|
.. Ты их не видишь на поле? - Еще слишком далеко. - А если они не придут? - Расстреляешь меня, и все тут, - ответил Роумэн. - Ты мне нравишься. Макс. Я не хочу тебя убивать. Я ценю смелых людей. Не считай нас зверьми. Не надо. Это все пропаганда... - Куда подгонять самолет? - спросил пилот. - К трибуне, - ответил Роумэн. - И связывайся с радиоцентром, приветствуй их, кричи от радости... - Я не знаю, как это делать, - ответил пилот. Роумэн снова обернулся к Гуарази, чертыхнувшись оттого, что снова зацепился за парабеллум пилота; все молодые военные обожают оружие; век бы его не видеть. - Пепе, мы можем все испортить, если я не обращусь к здешним радистам... Они могут ретранслировать меня, Макс поймет, что это я, ему будет легче, знаешь, как это здорово, когда слышишь голос друга?! - Хорошо, - сказал Гуарази. - Но если ты сделаешь что-нибудь не так, я не позавидую твоей любимой. И детям Спарка. Роумэн как-то сник, посмотрел на Гуарази с горечью: - Почему-то мне казалось, что ты более никогда не сможешь произнести такие слова... Очень обидно, Пепе, что ты их произнес... Он взял микрофон и приник к приемнику, настраиваясь на волну радиоклуба: - Алло, алло, дорогие друзья! Вас сердечно приветствует экипаж Вернера фон Крузе, Парагвай! Мы везем вам кубок, который будет вручен победителю! Как слышите? Прием. - Слышим прекрасно. Кто говорит? - Говорит Вернер фон Крузе, второй пилот Пепе Леварсиа, разрешите посадку? И, вырубив радио, Роумэн, прилепившись к стеклу кабины, закричал: - Вот они! В первом ряду! Гони самолет туда! Штирлиц дождался, когда незнакомый самолет, в кабине которого сидел Роумэн, подпрыгнув пару раз, взял направление к трибуне, опустил руку в карман, почувствовал тепло Клаудии, улыбнулся ей, расцарапал подкладку, нащупал двумя пальцами (ледяные, как бы не выронить!) бритву, вытащил ее (что, зелененькая ящерка, пора?), обнял Мюллера за шею и шепнул: - Чувствуешь бритву? Перережу артерию, если не посадишь меня в этот самолет... Скажи тем, кто стоит рядом, чтобы не стреляли. - Вы сошли с ума, Штирлиц. Меня не послушают! Я же объяснял! - Послушают. Ощущая, как острие бритвы царапает шею, упираясь в ровно пульсирующую сонную артерию, Мюллер крикнул: - Не стрелять! Рев мотора того самолета, что направлялся к ним, был оглушающим; Штирлиц попросил, склонившись к уху Мюллера: - Громче! - Не стрелять! - срываясь на визг, заорал Мюллер. - Не стрелять! - Идем, - сказал Штирлиц. И они двинулись к самолету - как-то странно, по-крабьи, впереди Штирлиц, а за ним, в обнимку, Мюллер; "первый" открыл дверь и выбросил коротенькую лестницу; Гуарази обернулся ко "второму": - Только не зацепи лысого! Роумэн, услыхав эти слова, сказанные не громко, но отчего-то явственно до него долетевшие, все понял; выхватив парабеллум из кобуры пилота, он навскидку жахнул "первого" и "второго"; перевел парабеллум на Гуарази: - Двинешься - убью! - Двинусь, - ответил тот, опуская руку в карман. |
