|
В наш век неслыханного расцвета позитивных наук и технологического прогресса, в наш сугубо рационалистический век, нет-нет, а забрезжит ни с того ни с сего то у одного, то у другого смутная, туманная надежда на интуитивное знание, на кратчайший путь в поиске истины. И вот случалось, и даже по нескольку раз в год, что переступали порог Пацюковой хаты блестящие научники и мастера из Москвы, из далекого Хошимина, из еще более далекого Макарова на Титане, являлись и с робкой поспешностью излагали лелеемую идею, заветный планчик, сердцем выношенный проектец, ожидая только ответа: выйдет затея или не выйдет. Странно это и пока совершенно необъяснимо, но только Пупа никогда не ошибался. Погладит, бывало, себя по гигантскому чреву и коротко буркнет: «Выйдет. Валяй». И обязательно выходило. Конечно, через большой труд, все равно через уйму усилий, но ведь всегда выходило, как хочешь, так и понимай! Но уж если Пупа изрекал: «Не дело. Брось», тогда уж все. Можешь всю жизнь биться, ничего у тебя не получится. Даже у маститых академиков бытовало выражение «сходил к Пупе» - это когда кто-нибудь из коллег, увлеченный искрометной мыслью, вдруг внезапно к ней охладевал и обращался к чему-нибудь совершенно иному.
Вот к этому-то Пупе, к Пузатому Пацюку, и направился Ваня после военного совета. И все пошло по сценарию с кузнецом Вакулой, столь дивно выписанному века назад великим Гоголем. Не без робости отворил Ваня дверь и тут же увидел Пупу, сидевшего на полу по-турецки перед стареньким магнитофоном, на крышке которого стояла миска с галушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Склонив слегка голову к миске, он хлебал превосходный бульон, схватывая по временам зубами галушки. И видно, крепко он был занят галушками, потому что, казалось, не заметил прихода Вани. - Я к вашей милости, товарищ Пацюк, - сказал Ваня, кланяясь и улыбаясь самой своей простодушной улыбкой. Пупа поднял голову и снова склонился к галушкам. - Объявились у нас злодеи, - сказал Ваня, - а где они, как до них достать, мы не знаем… Пупа взглянул и снова принялся за галушки. Ваня кашлянул. - Всем известно, товарищ Пацюк, - произнес он, кланяясь снова, - что вы многое знаете из того, чего не знает никто. До злодеев же надо добраться поскорее, пока они новых черных дел не натворили… Скажите, как быть? - Когда нужно злодеев, то и ступай к злодеям, - ответил Пупа, продолжая убирать галушки. - Для того-то я и пришел к вам, - ответил Ваня, отвешивая новый поклон. - Кроме вас, думаю, никто на свете не знает к ним дороги… Пупа ни слова и доедал остальные галушки. - Сделайте милость, товарищ Пацюк, не откажите! - наступал Ваня. - Новую ли книжку, билетик на премьеру ли, на вернисаж, ну, марсианской бормотухи бутылочку, живого ледку с Тибета или иного прочего, в случае потребности… как обыкновенно между добрыми людьми водится… не поскупимся. Расскажите только, как, примерно сказать, попасть к злодеям в гнездо ихнее? - Тому не нужно далеко ходить, у кого злодеи под ногами, - произнес равнодушно Пупа, не изменяя своего положения. Ваня прищурился, соображая, затем снова уставился на Пупу. «Ну, еще словечко, еще словцо!» - безмолвно спрашивала его мина, а полуотверстый от напряжения рот готовился проглотить, как галушку, это жданное слово. Но Пупа молчал. Тут заметил Ваня, что ни галушек, ни магнитофона перед ним не было, но вместо того на полу стояли две серебряные миски: одна была наполнена варениками с вишней, другая - сметаною. |
