И Ваню принялись пытать. Это было необычайно болезненно и тягостно и совершенно бессмысленно. Ах, недаром Мээс так ужаснулся, когда ему предложили принять участие в экспедиции! Пытали мясники сигуранце-дефензиво-гестапного толка, готовые зверски замучить хоть сотню носителей разума в расчете на то, что в агонии хоть одна из жертв выдаст нужную информацию. Никакие объяснения их не интересовали.

    -  Ты - доктор Итай-итай?

    -  Нет!

    -  Врешь. Говори правду. Где доктор Итай-итай?

    -  Не родился он еще, сказано вам!

    -  Врешь. Кто из вас доктор Итай-итай?

    -  Нет его среди нас!

    -  Врешь. Подверните ему нижние конечности. Ты - доктор Итай-итай?

    Было больно. Было зверски больно. Хрустели кости, жутко пахло паленым мясом. Останавливалось время. Доколе? Где «Гречко»? Где наши? Бешено колотилось сердце, бешено звенела печень, вразнос пульсировала селезенка, гоня кровь, гормоны, антитела к ожогам, порезам, размозженным мышцам. Сквозь багровую муть, застилавшую сознание, Ваня думал: надо выдержать, я выдержу, а как там флагман, он ведь пожилой, он может умереть, не умирай, флагман, и ты, Юл, старый пират, держись, не погибни, а уж я-то выдержу…

    -  Ты - доктор Итай-итай?

    -  Заткнись, бестолочь, насекомое!

    -  Говори правду. Где доктор Итай-итай?

    -  Фига тебе, а не доктор Итай-итай!

    -  Прибавьте огоньку. Кто из вас доктор Итай-итай?

    -  Мало тебя треснули по морде, богомол, ханжа паршивая!

    Время от времени в железный куб врывался еще кто-то, щелкал серповидными челюстями и отвратительно скрипел:

    -  А взбутетеньте его! А взъерепеньте его! Чтобы восчувствовал! Что это, Синда, да он у тебя даже не вспотел! Ух ты, мой болезный… Только смотри, Синда, чтоб не до смерти!..

    Время остановилось, побежало вспять. Вот и Тзана, Принцесса: «Послушай, Трубадур, когда сцена с поцелуем, не надо так всерьез, ведь малыши смотрят!..» Отец: «Падать тоже нужно уметь. Иван, ты расслабься, ты не грохайся, а шлепайся!..» И дядя Атос… И дядя Арамис… Мама: «Ах ты мой Ванька-Зайка, возьми гребень, расчеши маме волосы, учись, Золотистик-Пушистик, будешь невесте волосы расчесывать…»

    Так прошла набитая болью вечность, а на самом деле прошло трое суток, и пытка кончилась. Ваню развязали, и он мешком шлепнулся на железный пол. Над лицом его низко склонилась, поводя сизыми бельмами, уродливая ряха - на кончиках страшных серповидных челюстей дрожали мутные капли яда. Конопатая Сколопендра проскрежетала:

    -  Ух ты, пленничек-заложничек… Ух и поцеловала бы я тебя, красавчик, в бело личико!.. Ладно, живи пока. - И она скомандовала тарантулам: - В тюрьму его, в камеру к тем!

    Ваню подхватили под бока и поволокли. Ноги его волочились по полу, голова не держалась, но он громко пел:

    Говорят, мы бяки-буки,

    Как же

    Носит нас земля…

    Это ему казалось, что пел он громко, а на самом-то деле шептал, еле шевеля распухшими губами. Его втащили в гулкое помещение, залязгало железо, его раскачали и швырнули, и он упал на заботливо подставленные руки.

    -  Ваня! - сипло воскликнула правая голова Двуглавого Юла.

    -  Ванечка! - прохрипела левая голова и всхлипнула. - Господи, флагман! Смотрите, он же седой весь! Ах, гады!

    -  Тихо, Юл, - пробормотал флагман Макомбер.