- Весь ваш комитет?

- И этот. И еще многие другие. В других местах. Все это началось несколько лет назад. Мы очень тщательно готовились.

- Зачем все это?

- Пытаемся вас спасти, - сказал он.

- Томас, - говорю. - Тут, конечно, погано. Но я терпеть не могу, когда меня дурят. Пусть даже из каких-то высших целей.

- Никто не пытался тебя обмануть, - сказал он. - Рано или поздно ты все узнала бы. Понимаешь, просто есть критерии, по которым вас всех отбирали. Нужно было соответствовать целому ряду требований.

- Не знаю, что вы собирались с нами сделать. Но я больше не хочу, чтобы со мной что-то делали. Это слишком распространенный процесс...

Мы опять замолчали.

- Ну, хоть откуда они взялись? - опять спрашиваю.

- Не знаю. Во всяком случае, не помню. Должно быть, я никогда их не видел.

- Тогда, - говорю, - они вообще не похожи на людей. Ничем. Иначе не прислали бы вас.

- Тебе-то какая разница? - отвечает. - Ты же сама видишь, что тут делается. Сколько уже лет все это творится?

- Самые неприятности - года два. А до этого еще было как-то...

- И по нашим прогнозам будет еще хуже. По нашим прогнозам - это только начало кризиса. Мы пытаемся спасти хоть кого-то. Хоть что-то.

- И перегоняете всех в одно и то же место под разными предлогами?

- Да. Только у нас несколько таких мест.

- Тебе что, кажется, я вам спасибо за это должна сказать?

- Да нет, - отвечает. - Я-то тут при чем?

- Пропадите вы пропадом...

Опять замолчали.

- Я вам не верю, - говорю. - Не потому даже, что подозреваю в каких-то коварных замыслах... просто не верю. Вы ведь все врете с самого начала!

- Твое право, - сказал он.

- Знаешь, - говорю, - меня по голове шарахнули, и я сейчас немного не в себе. Я склонна полагать, что мне все это мерещится. Поэтому я сейчас тоже посплю немного, а когда будет надо идти, ты меня разбудишь, ладно?

- Ладно. Договорились.

Я подтянула ноги так, чтобы хоть колени прятались под полами куртки, оперлась спиной о холодный камень и задремала. Я решила, что пока буду спать, все это в голове как-то утрясется, и когда проснусь, вообще выяснится, что все это мне приснилось. И то, что они сделали с Геркой, тоже.

Но когда Томас разбудил меня, ничего в мире не изменилось - только туман поднялся выше, и теперь стали видны поросшие сухой травой и кустарником склоны. На кустах росли какие-то черные ягоды. Я отщипнула одну - она была высохшая, и в ней не было вообще никакого вкуса. Пить хотелось здорово.

- Если сейчас пойдем, - спрашиваю, - когда выйдем к речке?

- Через полчаса. Это небольшая речка. Ручеек.

- Тогда пошли, - говорю.

Игорь, кряхтя, поднялся.

- Нам нельзя задерживаться, - сказала я. - Иначе мы просто свалимся. Второй день ведь ничего не жрем.

- Да я ничего, - устало сказал он. - Пошли.

Теперь мы немного забрали влево и, действительно, вскоре услышали шум воды. Это был неширокий поток - не ручей, не речка, речушка, - но холодный и очень быстрый. Горная вода всегда очень чистая - такая чистая, что в ней никто не живет. Для жизни эта вода слишком правильная, слишком стерильная без примесей, без грязи и потому - непереносима. Но зато пить ее можно спокойно.

Я вылила из фляги остатки спирта, выполоскала ее и налила воды.

- Нам нужно пересечь эту речку, - сказал Томас, - а вторая будет за перевалом.

- Как ты думаешь? - спрашиваю. - Мы оторвались?

- Они же ходят с той же скоростью, что и мы, - сказал он. - Тут можно только пешком. Разве что у них не один отряд, а несколько, и они ведут переговоры по рации. Тогда они могут известить свои патрули, если они вообще у них есть. А так - чего ради им за нами гнаться? Что мы вообще из себя представляем?

- Думаю, есть одна причина, - говорю.

- Если это какая-то незаконная группа, - говорит Игорь, - а власти округа так уж за ними охотятся, то где их основная база, должно быть, никому не известно.