– Дура! – каждый раз выговаривала Ленка Каравай. – Пробросаешься своим счастьем. Костик вырастет, с кем ты тогда останешься?

    – С ним! – говорила Анна Филипповна как о деле решенном. Она и в самом деле не могла представить свою жизнь без него.

    – Ты думай, что говоришь! – сердилась Ленка. – Парню скоро девушку надо будет привести!

    Сама она уже дважды успела сходить замуж и прицеливалась к третьему.

    Первый раз Анна Филипповна заметила, что Костик подсматривает за ней как за женщиной, когда ему было лет тринадцать.

    Может быть, он и прежде этим занимался, да она не знала. А тут вдруг обнаружила, что сын выстроил целую систему зеркал, чтобы видеть все, что происходит за спиной, когда она переодевается, а он за письменным столом якобы делает уроки.

    Ей смешно тогда стало: только что она возила его в коляске и носила всю ночь на руках закутанного в одеяло, когда у него была простуда и поднималась температура, только что он, испугавшись идти в школу с незнакомой учительницей, умолял, вцепившись в ее руку: «Анечка, учись вместе со мной!» И его с трудом оторвали, чтобы отвести с классом.

    И вот – уже проявляет к ней мужской интерес. И она не стала стыдить его или прятаться – наоборот, сделала вид, что не догадалась, и даже слегка показывала ему себя. Пусть увидит, если ему это так нужно.

    Тем более что он по-прежнему оставался очень хорошим мальчиком. На родительских собраниях завуч несколько раз так и говорила ей при всех с чувством:

    – Спасибо вам за вашего мальчика!

    А когда другие матери жаловались на грубость своих детей, Анна Филипповна удивлялась и радовалась: у них с Костиком все было иначе. Он любил взять ее ладонь и приложить к своей щеке, любил, когда она прикасалась к его лбу губами, прощаясь перед уходом, они даже в кинотеатре сидели, нередко взявшись за руки.

    Лет до семи-восьми по утрам в выходные он любил прибегать к ней под одеяло и, щекотно шевеля коленками, рассказывал всякие мальчишеские тайны.

    Теперь же, когда он стал подглядывать за ней, ей было и смешно и приятно. И тоже как бы слегка щекотно.

    «Ну прямо эксгибиционистка какая-то, – думала она про себя, – вот забавно!»

    После передачи все пили чай в редакционной комнате.

    Анна Филипповна вошла последней и не сразу поняла, о чем все говорят.

    – А мне этого мужика жалко, – отвечал кому-то режиссер Михаил Ильич. – То, что он – дурак, это само собой. Но его же хотят упразднить не из-за этого, а за то, что он отправился на лечебную процедуру.

    – Ничего себе – лечебная процедура, – хихикнул кто-то.

    – Это вы про кого? – спросила Анна Филипповна, присаживаясь на свободное место в углу и наливая чай из темно-синего электрического пластмассового чайника.

    – Про кого еще – про него, родимого, про генерального прокурора, – объяснила Елена Всеволодовна, или, как ее звали для краткости, Ёлка. – Пришла вроде бы информация, что дело с ним окончательно закрывается. Мне его тоже жалко: застенчивый мужик, попался как кур во щи. Помните такие кадры: эта девуля старается, старается, а толку никакого. И он так жалобно говорит: «Что, клиент трудный попался?»

    – Да какое там следствие, туфта все это – вялотекущий процесс, – вставил Михаил Ильич.