– Мы – сыновья Дру, – заметил Ризи. – И между нами и северянами всегда была кровная вражда. Во многом.

Барк поднялся и проводил их вниз. Донал остался на страже, но сердце его было не спокойно. Он прижимал к себе Мев и Келли – таких хрупких и глядевших на все огромными глазами. Он чувствовал, как они дрожат. Они то смотрели в пустоту, то устремляли взоры на огонь, то засыпали, то принимали пищу, которую им предлагала Мурна. «Им грозит опасность», – думал Донал, предчувствуя войну, которая ведется не копьями, но другим оружием, и продолжая крепко прижимать их к себе.

«Будь им защитником», – сказал Киран. Он вспоминал о своей матери, занимавшейся внизу со своими соседями тем и этим, пекшей хлеб и укрывавшей беженцев и даже совавшейся на кухню Кер Велла благодаря своим связям – ничто не останавливало ее. У нее на все был готов ответ; и эти сироты – дети господина и госпожи, столь поглощенные горем, – как бы ему хотелось отвести их к ней, но он не мог. Их было ничем не утешить. «Ступайте спать», – сказала им Мурна, и очень строго; но Мев осталась сидеть, как сидела три ночи подряд, и Келли, сложив руки, поднял подбородок, глядя взглядом Кирана, с которым знакомы были лишь немногие – он так смотрел, когда все обстояло очень плохо; и Мев смотрела хоть и спокойнее, но тоже непреклонно, так военачальник смотрит вдаль на поле битвы. И так им постелили тюфяки, и они ложились, когда хотели и где хотели; лишь временами они обращали тревожные взгляды к лестнице, задавая вопросы, а то они совсем по‑детски опускали голову, как сейчас к нему. В мыслях своих он винил во всем Бранвин, что она бросила их; но душой он чувствовал, как и Киран, что они были чужими Бранвин, и с каждым днем становились ими все больше. Он склонил голову, удрученный своим пониманием, и поцеловал Мев в лоб, словно она была его сестрой. Она не шелохнулась, недвижим был и Келли. Раскаленные камни очага жгли ему спину, но он не шевелился.

Ризи тихо вернулся в зал и улегся спать – он заснул быстрым и крепким сном человека, давно лишенного его. И остальные как‑то устроились, Мурна дремала в своем кресле, облокотившись на подушки.

А с улицы псе так же доносился непрерывный вой.

«Уходи, – с отчаянной страстью умолял Донал. – Бан Ши исчезни, он не может умереть, наш господин. Смирись и уйди».

Мев вскинула голову, внезапно ощутив невыносимое одиночество; Келли заерзал.

– Ничего, – сказал Донал, – это все тот же вой.

– Папа! – воскликнул Келли, отстраняя его прочь.

И из зала донесся крик Бранвин:

– Барк! Барк, помоги мне!

– Он снова спит, – сказал Барк, закрывая за собой дверь и выходя к ним в зал; он сделал шаг и замер, словно собираясь стать на страже, и лицо его выражало такое потрясение, какого Донал еще никогда не видел. – Силы покидают его, – добавил Барк. – Он слабеет.

Дети стояли, и Мурна положила руки на плечи Мев. Донал обнял Келли, словно мог защитить его.

– Будь проклят этот вой, – взорвался Ризи. – Будь проклят. Из‑за него удача минует этот дом.

– Это Ши, – промолвил Шихан из утла возле очага. Губы старика дрожали. – И с этим ничего не поделаешь. Так что не произноси проклятий, сын Дру.

– Бан Ши, – добавил Леннон. – Ей нужна жизнь. Она может взять мою. Видят боги, может. Я отдам ее, – и арфист утер заструившиеся но щекам слезы. – О боги.

– Или пусть возьмет мою, – промолвил Келли. – Пусть лучше возьмет мою.