|
Приплясывая, он выпаливал какой‑нибудь смешной куплет, героем которого становился кто‑нибудь из присутствующих, потом оглядывал зал и, под хохот старших товарищей, передразнивал кого‑нибудь из гостей. Сначала это показалось забавным любившему посмеяться хоббиту, однако вскоре он понял, что этот юнец не просто веселит своих, но зло, презрительно высмеивает тех, кто не принадлежал к их компании; Фолко это очень не понравилось. Он нагнулся, чтобы почесать укушенное комаром колено, поднял голову — и увидел, что юнец передразнивает на сей раз его, причем нимало не скрываясь, глядя хоббиту прямо в глаза, злорадно и нагло. У парня получилось очень похоже — он мастерски изобразил удивленно‑испуганного маленького хоббита, страшно озабоченного тем, чтобы кто‑нибудь не поднял его на смех; насмешник в точности показал, как тянется и украдкой чешет себе колено хоббит, как оглядывается, с важным видом поправляет меч у пояса... Получилось донельзя похоже и оттого особенно обидно. Фолко почувствовал, что краснеет, тем более что «зеленые» глядели на него с неприкрытой насмешкой — что теперь, мол, сделаешь, воитель?
Хоббит судорожно сглотнул. Ему казалось, что на него смотрит сейчас весь трактир, что смолчать нельзя, надо что‑то делать — но что? Фолко никогда не отличался хорошо подвешенным языком... Что делать?! Он затравленно огляделся — и, к своему ужасу, увидел, что передразнивавший его парень идет через залу прямо к нему. Его длинное лицо было изрыто оспинами, редкие волосы не могли скрыть оттопыренные уши, зеленоватые кошачьи глаза были презрительно сощурены... Он шел прямо на Фолко, и внутри у хоббита все упало. — Эй, ты, мохнолапый! Чего это ты на моем месте расселся? — Парень стоял подбоченясь и презрительно цедил слова сквозь зубы. — Уматывай давай, дважды повторять не люблю. Ты че, оглох, что ли? Фолко не двигался, и только его правая рука судорожно стискивала рукоять бесполезного сейчас меча. — Место было свободно, — с трудом выдавил из себя хоббит. — Мне никто ничего не сказал... — Чего? Че это ты там пищишь? — Юнец пренебрежительно скривился. — Не слышу! Раз с людьми говоришь, мелочь мохнатая, так уж чтобы тебя слышно было! — Место было свободно, — упрямо повторил Фолко. — Я занял его, и теперь оно мое. Поищи себе другое. Он отвернулся, делая вид, что считает разговор законченным. В то же мгновение его схватили за нос и повернули лицом в прежнюю сторону. — Кто это тебе нос‑то воротить разрешил? Сюда смотри, уродина! Ты сперва шерсть на лапах выведи, а уж потом в приличное общество лезь! Понял? Повтори? ‑ Убирайся! — тихо и с ненавистью сказал Фолко. — Убирайся, не то... Он до половины выдвинул клинок из ножен. Однако его мучитель и бровью не повел. — Ой, как страшно! Ой, сейчас под стол спрячусь! А сам туда прогуляться не желаешь?! Парень с неожиданной силой ударил по табурету, на котором сидел хоббит. Фолко покатился по полу, пребольно стукнувшись коленками и локтями, не успев даже понять, что произошло. Парень действовал так быстро и ловко, что никто ничего не заметил; люди с удивлением взглянули на ни с того ни с сего грохнувшегося на пол хоббита и вернулись к прерванным занятиям. Острый и твердый носок сапога врезался в бок упавшему хоббиту. Его отбросило к стойке, левая сторона тела вспыхнула от острой боли. Фолко скорчился, прикрывая голову руками. А его обидчик, гордо усевшись на отвоеванный табурет, вдруг запел издевательскую песенку‑частушку: — Глупый хоббит у дороги деловито бреет ноги. Зря старается — от века не похож на человека! Несколько человек в зале засмеялись, а уж компания у стены — та и вовсе зашлась от хохота. И тут в голове Фолко все внезапно улеглось и успокоилось. |
