Эдвард обернулся к Элли. Она побелела и никак не могла справиться с испугом.
Он обнял ее за плечи и усадил на стул.
Ник всматривался в ее лицо: тот же правильный овал, бледная, почти светящаяся кожа и такие же чистые, бездонные фиалковые глаза. Он заметил, что она все еще дрожит от страха, и у него защемило сердце.
— Извините, я напугал вас, — мягко, без всяких эмоций заговорил он.
И она отозвалась на этот голос. Его мягкость как-то странно успокаивала ее.
— Не волнуйтесь, вам лучше?
И тотчас Ник отметил, что прежде слышал этот голос миллион раз.
— Со мной все прекрасно, но… Я предпочитаю перенести встречу. Как ты считаешь, Эдвард?
Эдвард согласился, и Элли быстро встала. Ею владели воспоминания о Чарльзе. Поскорее бы выйти на воздух.
— Вы уверены, что вам лучше? Мы не можем чем-нибудь помочь? — спросила она, не желая показаться грубой.
Ник покачал головой и протянул руку, Элли подала свою. Ее пальцы были такими же, какими он их помнил: длинными, элегантными, прохладными, но не ледяными. Сходство? Случайное сходство?
— Я попрошу своего секретаря связаться с вами и условиться о новой встрече.
Ему было очень трудно сосредоточиться, воспоминания яростно захватили его.
— Прошу извинить за беспокойство.
Эдвард пожал плечами.
— Все нормально, Ник. — Ему не хотелось оставлять его, но он знал, что Ник не потерпит излишней опеки. — Если ты уверен…
— Да, спасибо.
— Ладно. Увидимся завтра, — сказал Эдвард и взял Элли за руку. Она быстро улыбнулась Нику, и тот едва успел схватиться за стол, чтобы не упасть, ему показалось, что его Кати, живая, сошла с фотографии.
— До свидания. До встречи, — выдавил Ник, прежде чем рухнул на стул. Уронив голову, он отдался во власть воспоминаний, которые вот уже двадцать два года разрывали его сердце.
Прошло несколько часов, прежде чем он поднял голову. Солнце уже потеряло блеск, уступая свои права вечеру. Ник подошел к бару и плеснул себе большую порцию скотча. Почувствовав, как тепло разливается в желудке, он стал приходить в себя.
Возможно, когда становишься старым и усталым, в твоем воображении возникает то, о чем ты так долго мечтаешь, подумал он, глядя на старый снимок. Это мираж, к которому нельзя прикоснуться. Мираж, который не отпускает и мучает тебя, и ты опять вспоминаешь, что потерял и что сотворил с собственной жизнью.
Ник провел пальцем по лицу Кати, как делал это всегда, и вдруг ощутил легкое покалывание. Он замер. Затем приложил к фотографии весь палец — покалывание явно усилилось. Это было сверхъестественно, но он почувствовал, как маленькая искорка жизни продвигается по его ладони, неся тепло и утешение. Он отложил фотографию и сел. Искорка продолжала пульсировать в его руке, как будто подталкивая к действию.
Ник наклонился и написал на бумаге имя своей дочери. Потом укоротил его, добавил второе «л» и вдруг резко перечеркнул лист. Не может быть! Этого не может быть!
Но Кати с фотографии упорно смотрела на него, и опять началось покалывание, хотя теперь оно переместилось на спину, заставляя его дрожать.
— Ты пытаешься мне что-то подсказать, Кати, — прошептал он.
Впервые за многие-многие годы он испугался. Затем медленно направился к сейфу, и покалывание прекратилось.
Прежде чем открыть его, он запер свой кабинет и предупредил секретаря, чтобы его не беспокоили. Потом набрал код, вынул гору папок и отнес их на стол. Он постоянно платил за собранную информацию, но никогда не пользовался ею. Прежде он не хотел знать, что было в папках.
Теперь он выбрал одну из них, ту, на которой стояло имя «Розенбург Д. |