|
Со стороны купцов были просьбы и курьезные, вызвавшие веселые ухмылки и даже смех собрания. Забрев, покашливая, пискливо читал: - За бой и бесчестие купца штраф повелеть умножить. А именно: ежели в драке вырвут бороду купцу первой гильдии - штраф сто рублей, за бороду второй гильдии - пятьдесят рублей, а за бороду третьей гильдии - тридцать два рубля с полтиной. Граф Алексей Орлов при этих словах схватился за бока, запрокинул голову и, округлив рот, сначала, как в страшном удушье, засипел, затем, не в силах сдержаться, раскатился басистым хохотом. Маршал, улыбаясь глазами, схватил звонок и предостерегающе зазвонил. Между тем в переднем ряду кресел поднялся все тот же князь Щербатов. Указав на стремление Петра Великого привести внешнюю торговлю России в цветущее состояние, князь загремел в сторону купцов: - Отвечали ль купцы таким попеченьям? Учредили ль они конторы в других государствах? Посылали ль они своих детей за границу учиться торговле? Нет! Они ничего этого не сделали. Наряду с эффектными фразами полемического порядка князь Щербатов высказал и немало трезвых либеральных мыслей. - Если мы рассмотрим самое употребление и жизнь фабричных работников, то увидим, что, кроме небольшого числа мастеров, которые, для того чтобы они не показывали своего искусства посторонним, содержатся у купцов, как невольники, кроме, говорю, этих мастеров, прочие работники находятся в весьма худом состоянии как относительно их содержания, так и нравственности. Самый этот столичный город Москва может свидетельствовать о пьянстве, о распутном состоянии людей, оставленных без всякого попечения о нравственной их стороне. А посему... - Князь сделал паузу и, набрав в легкие воздуху, громогласно закончил: - Надлежало бы внушить фабрикантам, чтоб они своих работников мало-помалу старались делать вольными за хорошее поведение и за лучшее знание искусства. С особой силой Щербатов обрушился на тульских купцов за их притязания покупать для себя крепостных. - Обратим взоры наши на человечество и устыдимся об одном помышлении дойти до такой суровости, чтобы равный нам по природе сравнен был со скотом и поодиночке был продаваем. Древние времена приводят нас в ужас, когда вспомним, что людей, как скотину, на торгах продавали. - И поныне за милую душу продают! - крикнул, сверкая глазами, сотник Падуров. - Сему не верю, - обернулся князь к говорившему. - Где доказательства? - Князь! Почитайте объявления в газетах о продаже людей, - выкрикнул казачий полковник Миронов. Князь Щербатов, капризно наморщив высокий лоб, согласно кивнул головой Миронову и с еще большим воодушевлением продолжал: - Разность случая возвела нас на степень властителей над крестьянами, однако мы не должны забывать, господа депутаты, что и они суть равные нам создания, - он облизнул пересохшие губы и с пафосом воскликнул: - Какое сердце не тронется, глядя на истекающие слезы несчастного проданного, оставляющего и место своего жилища и тех, кем рожден и с кем привык всегда жить! Кто не сжалится на вопль, на слезы остающихся? Я не сомневаюсь, господа депутаты, что почтенная Комиссия наша узаконит запрещение продавать людей поодиночке, без земли <Продажа крестьян без земли практиковалась в продолжение всего царствования Екатерины II. - В. Ш.>. С возражением князю Щербатову дружно выступили купцы, они горячо защищали свои интересы, однако ни один из них не был столь красноречив, как он, и никто не располагал таким запасом всевозможнейших коммерческих сведений. Во время перерыва заседания купец Солодовников, депутат города Тихвина, потряхивая длинной бородой, сказал князю Щербатову: - Ты, князюшка, хоть и многонько лишнего говоришь по своей горячности, зато много и правды про нашего брата. |
