|
Слово берет Щербатов, он прямо-таки взбешен крамольными речами депутатов. Как?! Нарезать мужикам землю? Помилуйте, да это ж пахнет государственным переворотом, что по-французски зовется: ре-во-лю-ция! Его лицо стало еще более надменным, чем всегда. Он говорил, красуясь и вскидывая брови: - Депутаты Коробьин и Козельский представляют, дабы часть некоторого имения дать крестьянам в собственность. Позволительно спросить: из каких же земель им сию собственность нарезать? Ответствую. Большая часть земель еще в древние времена дана государям в вотчины дворянам за их верную службу отечеству: за сопротивление татарам и полякам, за неоднократное освобождение Москвы... - Не одни же дворяне Москву-то освобождали, поди, и мужики пособляли вам! - раздалось восклицание, прерванное звонком Бибикова. - Так как же возможно отнять от дворян сии земли? - все громче и круче забирал Щербатов. - Как можно отнять земли, данные в награждение тем дворянам, что от ига татарского Россию освободили, что запечатлели свою верность и усердие к своим монархам во время бунтов и усобиц мучительными своими смертями, что многие провинции России завоевали! И эти полученные в награждение земли отнять и отдать - кому же? Отдать своим подданным! И я говорю: сие было бы не правосудно, да и великая Екатерина сему воспротивилась бы. Оглянувшись назад, он сказал: - Я слышал долетевший до моего слуха голос, что, мол, и мужики дворянам помогали в походах. Да, сие верно. Но без предводителя мужики никогда одни этого не сотворили бы, они лишь следовали за ведущими их предводителями и выполняли их веления. Я, впрочем, надеюсь, - закончил князь, - что боголюбивые, правдоискательные крестьяне и сами сего насилия над дворянами желать не будут. "Глупец... А еще исторический сочинитель", - подумали про него Коробьин и Козельский. А Падуров только крутнул головой, прищелкнул языком и желчно улыбнулся. Но вот, и совершенно неожиданно, произвел немалый переполох в чинном заседании смелый голос того самого депутата Маслова, которого живущие в Москве крестьяне считали своим верным ходатаем. Маленький, щупленький, со втянутыми щеками, с козьей темной бороденкой, запинаясь и покашливая, он негромко и застенчиво начал: - Я, господа депутаты, человек малого достатка... - Где ты?.. Тебя и не видно... - раздались многие голоса с передних и боковых кресел. - Покажись всем, иди на возвышенье... - Ничего... Я и с низинки потолкую... Депутаты приподнялись, поглядели на его невзрачную, бедно одетую фигурку, улыбнулись, сели. - Вот я и говорю, - начал Маслов, - что человек я малого достатка. Я дворянин-однодворец. Это про нас, про однодворцев, говорится: "Сам сеет, сам орет, сам и денежки гребет". Подданных у меня, или крепостных, только один Кешка-старик, да и тот глухой и разумом недовольный. А живности... Собака на трех лапах да два петуха. Вот и все. То Кешка на мне пашет, то я на нем пашу. Вот и все. Депутаты обрадовались живому натуральному слову, повернулись к Маслову. - Господа депутаты! В Наказе всемилостивейшей государыни напечатано: "Мужики, большею частию, имеют по двенадцати, по пятнадцати и до двадцати детей из одного супружества, однако редко и четвертая часть приходит в совершеннолетний возраст". И я ответствую вам, почтенное собрание, отчего сие происходит. Как можно бедному человеку детей своих воспитать, ежели его барин тщится не по средствам жить и тем своих людей чрезмерно отягчает. |
