— Я хотел сказать… Знаете, это не совсем легко, но… — Эндерби попросил счет: — Cuento, por favor. — Простой незаметный танжерец, думал он. Здесь готовится к погребению. Нет, нет. У него ж дело есть, правда? И еще один вопрос, который лучше выложить сейчас, пока счет не принесли. — Знаю, — напряженно, но убедительно начал он, — большая разница в возрасте. Но если вы посмотрите со своей стороны… Я хочу сказать, мы отлично поладили. Предоставляю вам решать, какой именно характер примут наши отношения. Ничего не прошу. — Очередной гот с пламенными волосами, сверкающий золотом официант-испанец принес счет. Куча дирхемов. Эндерби отсчитывал бумажку за бумажкой за бумажкой из матраса Роуклиффа.

— А вы просто попросите, — предложила она. Шампанское было прикончено, и она перевернула бутылку, держа ее на манер тирса. — Я прямо сгораю от нетерпения.

Гробовщик проворчал что-то вроде «ну и ладно тогда». Она улыбнулась, кивнула.

— Что вы там делали? — ревниво спросил Эндерби. — Вы там были. Я имею в виду, в собачьем заведении. Знаю.

— Я хожу во многие заведения. Маленькая девчонка, хлопотливая пчелка. Мир гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Швейцар свистнул petit taxi, taxi chico. На холмистой улице стоял просто ветреный вечер. Грязный старый мавр потащился к ним, предлагая пакетик марихуаны за пять дирхемов.

— Дерьмо, — заявила она. — Разбавленное дерьмо для туристов. Вытащенное из собранных в канавах окурков. — И выпалила старику полный рот кратких слов, похожих на беглый арабский. Вид у старика был шокированный. Эндерби ничему уже не удивлялся. В такси он сказал:

— Так что скажете? Насчет характера отношений…

— Решение вы предоставили мне. Хорошо. Впервые вижу ваше истинное лицо. — Машина катилась к морю. Шофер, усатый тощий мавр в тюбетейке, постоянно оглядывался направо, чтобы посмотреть на нее. Она стукнула его по плечу:

— Гляди, раздолбай, на дорогу. — И обратилась к Эндерби: — В данный момент мне хочется только купаться. Не хочется никаких признаний, характера отношений… — Потом замолчала, и Эндерби, приняв это за проявление скромности, тоже молчал. Доехали до ближайших ворот, оставалось пересечь лишь единственную дорожку к лестнице на пляж, и… Но «Акантиладо Верде» было закрашено, а новое название пока лишь очень слабо намечено по трафарету. Брат Мануэля занимался такими вещами.

В резком свете бар выглядел мрачным и функциональным.

— Проходите, — пригласил Эндерби, ведя ее к себе в комнату. Там стояли настольные лампы с абажурами теплых цветов, одновременно вспыхнувшие, когда он щелкнул у дверей выключателем. Оставалось еще много мавританских вещиц Роуклиффа, но уже образовалось большое пустое пространство на полках, которое надо заполнить. Чем? Он не так много читает. Может быть, надо больше читать, поддерживать связь с потомками, к которым она, в конце концов, почти принадлежит. Читать о средствах массовой информации, о раскрытии душ посредством наркотиков. И всякое такое. Эндерби приобрел одеяло из верблюжьей шерсти с неопределенным рисунком, а также новые простыни, новый матрас. В постели на полу, посреди пола, по-прежнему было что-то берберское, скалистое, роуклиффское. Эндерби еще не совсем обжился с вещами.

— М-м-м, — промычала она. — Не попросите ли своего повара позаботиться насчет кофе? Я потом люблю выпить кофе.

— О, его нет.