Изменить размер шрифта - +
Он все еще не знал, как начать, где‑то глубоко в себе чертыхаясь, проклиная и неожиданную напасть, и своего всегда предельно исполнительного и дисциплинированного начальника отдела радиационной безопасности, и, главное теперь, необходимость просить милицию. И это перед самым пуском. Последним его пуском, который он сам себе определил как последний… Лебединая песня… А там – пенсия… Смерть…

Мошкин устало поднял голову. Огромные черные глаза. Печальные. Это не глаза директора сверхмощной атомной электростанции. Глаза уставшего старого человека. Очень старого… Наконец, спрашивает. Голос глухой:

– Товарищ майор… Я, собственно… Поговорить надо…

– Пожалуйста, пожалуйста… – торопливо и вежливо сказал Дронов, еще теснее прижимаясь животом к столешнице и как‑то угодливо наклонившись вперед. – Я весь – внимание…

– А Палин‑то, что… ушел?.. – спросил вдруг Мошкин, оглядываясь по сторонам, словно бы ища Палина.

– Уш‑шел… – сказал майор как‑то неуверенно.

– Видите ли, товарищ майор… – Мошкин опустил глаза. – Мы, наверное, слегка поторопились… Заварили кашу…

– Ну, что вы, что вы! – воскликнул Дронов и откинулся на спинку стула. Деревянная переборка за его спиной «крякнула». – Что вы, товарищ Мошкин!.. В чем вопрос!.. – закончил он, как бы давая понять директору, что готов к компромиссу.

– Атомное дело – нелегкое… – сказал Мошкин глухо.

– Да‑да‑да… – Майор был весь внимание. Казалось, слушали не только его уши, но каждая клеточка лица, каждый волос на голове.

– Вся тридцатилетняя история атомной эпопеи – это героизм… Массовый… И… жертвы… Тоже массовые…

– Да‑да‑да, понимаю. – Дронов дернулся, поудобнее устраиваясь на стуле и еще больше подавшись вперед.

– Сам Игорь Васильевич Курчатов не жалел себя… Еще на первом советском реакторе, который был собран на бывшей Ходынке в «Монтажных мастерских»… Никакой защиты… Великий человек ходил вокруг работающего аппарата, прибором измерял нейтронное поле… Конечно, облучался… Стране нужна была бомба…

– Да‑да‑да… – сказал Дронов с восторженными нотками в голосе. – Сделали бомбу, сделали… Знаю, знаю…

– И там, за хребтом, тоже пришлось хлебнуть… – Мошкин достал большой белый платок и вялым движением протер лысину и уже потом, как‑то нервно, лицо. – Капиталисты грозили нам… Стоял вопрос о жизни и смерти народа, Советской страны… Мы исполняли волю партии… – Мошкин пытливо посмотрел на майора, словно бы пытаясь понять, насколько тот готов к следующему этапу разговора.

Взгляд Мошкина Дронову не понравился. Ушедшая было вглубь тревога вдруг заострилась. Майор насторожился. Картина, нарисованная Палиным, вновь явилась перед глазами. Лицо майора несколько остыло от восторга, вызванного приходом и последующей речью директора атомной электростанции.

Мошкин уловил какой‑то сдвиг в майоре. Блекло улыбнулся. Опустил глаза.

– Без издержек, к сожалению, не обходится, – сказал он и, помолчав, добавил: – Как вы смотрите, товарищ майор, на то, чтобы закрыть вопрос о проступке Палина?

Майор молчал, ощущая покалывание в сердце. Тревога окончательно выдвинулась из глубины.

– Я говорил с товарищем Палиным, – сказал майор, – и понял, проступка особого как будто не было. – Голос майора стал твердым. Он вступил в исполнение обязанностей начальника отделения милиции.

Быстрый переход