Ниже я глядеть не хотел, а потому сосредоточивался на твоей груди, вот только сосредоточенность на твоей груди вызывала желание ее потрогать, поэтому я сосредоточивался на твоем лице, а его хотелось поцеловать, и тогда я опускал глаза ниже пояса, так, чтобы ты не успел проследить за мной взглядом, — и все это время мы говорили об опустившемся бармене, который хочет выкарабкаться.
— Пол? — позвал Бенни — он вошел в раздевалку, выжав сперва одежду в одну из больших раковин.
— Чего тебе?
Ему было явно неловко говорить в твоем присутствии, он поманил меня пальцем и в конце концов прошептал:
— Выручишь?
Я вернулся к шкафчику, тайком достал бумажник и, прокравшись обратно в туалет, выдал ему несколько купюр. Я не хотел, чтобы ты это видел. Но я хотел, чтобы ты видел, что я стараюсь скрыть, как даю денег бедняку.
— Ты дал ему денег, — сказал ты, когда я вернулся к шкафчику.
— Нет, не давал.
— Дал-дал.
— Он хороший человек, — произнес я наконец. На это ты ответил:
— Готовая история для бытовой хроники. Мы улыбнулись друг другу.
— Выходит, мы одного поля ягода.
— Ты о чем? — удивился я.
— Я ему тоже кое-что дал.
Как выяснилось, ты дал ему гораздо больше, чем я.
Я улыбнулся тебе и с шутливым укором покачал головой.
— Что? — спросил ты, не желая обрывать разговор.
Я хотел сказать, что у нас схожий склад ума, нам нравятся одни и те же вещи, в нас больше общего, чем нам самим кажется. Но вместо этого сказал совершенно другое:
— Очень человечный жест, и у тебя получилось куда деликатнее, чем у меня.
Ставлю это в число самых приторных банальностей, какие когда-либо произносил. Ты ничего не ответил.
— Что? — повторил я за тобой эхом.
— Ничего. — Потом, после паузы: — Кажется, я начинаю тебя понимать.
— Правда? Давай поподробнее, потому что я сам себя плохо понимаю.
— Ты не прост, — сказал ты.
— А ты — прост?
— Сомневаюсь.
Мы стояли безгласно, стараясь не вглядываться друг в друга, и хотя оба полностью оделись и могли бы уйти из павильона, ни одному не хотелось уходить без другого.
Я сказал, что мне нужно отлить. Давал тебе возможность выйти из раздевалки без меня. Чувствовал, что поступаю правильно.
На следующий день — в субботу утром — по дороге на рынок фантазия моя уж совсем разыгралась. Был славный безоблачный летний пляжный день, и я думал о том, чем ты мог заниматься вчера вечером и уехал ли на выходные. Погода еще стояла прохладная, но в моем воображении нарисовалась дачка, которую ты наверняка делил с друзьями; мне вдруг привиделось, что вчера ты выпил лишнего. Все, впрочем, знают, что ты встаешь рано, и накануне друзья дали тебе поручение купить с утра молока, а может, и бей-глов, и всякого разного, да не забудь чего-нибудь вкусного, добавил кто-то. Еще совсем сонный, ты выходишь из домика, а перед тобой — это изумительное утро. Встал только ты один, ты один на дорожке. Как прекрасно. Погода прекрасная. Вокруг тишина, ничем не нарушенная. Я слышу твои шлепанцы на пыльных плитах. Ты счастлив. Вчера вечером — отличный ужин, добрые друзья, интересная беседа, славное вино, великолепный секс. Душ ты не принял, да и не собираешься, пока не выкупаешься в океане. Прежде чем выйти, ты просто надел вчерашние шорты и футболку, без трусов. Как в раю. Ты решил всех удивить, купить что-нибудь вроде торта — а чего нет, думаешь ты, что-нибудь местной выпечки, со странными ягодами и из зерен, которые растут только здесь. Мне бы такое поручение. Вдруг я оказываюсь там вместе с тобой, вот бы прогуляться рядом, мы же никогда не гуляли вместе, а купить бейглов и всякого разного плюс что-нибудь вкусное субботним утром на пляже — это же так просто, так незамысловато, такой источник чистой, простой, незамутненной радости. |