Барбара Морриган. Enjoy the silence
Глава 1
Я нажимаю на экране телефона кнопку с треугольником, и через секунду в моих наушниках начинает играть: Мне нравится американская классика: рок, фолк, блюз, ну знаете, это типа наше наследие. Хотя многие и делают презрительно-недовольную гримасу каждый раз, когда слышат старину Дилана или Аэросмит в моём плейлисте, и я даже могу их понять: когда тощий девятнадцатилетний янки с сальными волосами начинает затирать тебе про классику рока, хочется разве что схватить его за шкирку и хорошенько встряхнуть, выбив из него всё это спесивое дерьмо и отправив дальше играть в приставку и курить дурь за гаражами в компании поклонников Эминема и ебанутых клубных ремиксов и так никому не известных песен. Признаюсь честно, я не так уж и привередлив к музыке, особенно когда бухой. Но это дрочево гитарных риффов и эпические тексты — это всё, что осталось у меня от Тони. Эта музыка и его джинсы, которые он подарил мне на Рождество. Мы познакомились, когда мы с родителями ещё жили при Гриффс Глен в Хантсвилле. Он был на четыре года старше меня и выглядел абсолютно отбитым: лохматые патлы, которые когда-то точно были какого-то цвета, потрёпанная жизнью кожаная куртка и тяжёлые армейские ботинки, явно больше на пару размеров, которые он упорно носил, невзирая на кровавые мозоли. С одной стороны, мне стоило бы вспомнить мамины наставления и держаться подальше от таких типов, как Тони. С другой стороны, если бы вы хоть раз прошлись по нашему району до начальной школы Мак Доннел, вы бы обосрались так, что были бы готовы подружиться хоть со сраным Фредди Крюггером, лишь бы не оставаться там в одиночестве. Да и в самой школе это правило продолжало работать. Я даже не знаю, что вызывало больше страха: её схожесть с секретным правительственным объектом, как будто специально расположенном на безлюдном пустыре, вечно затянутом туманом, или те ублюдки, которых я был вынужден видеть там каждый день. Да и кого я обманываю — на фоне всего этого Тони совсем не пугал меня. Стоя рядом с ним в очереди в кафетерии, сквозь запахи омерзительной жижи, называемой обедом, я отчётливо уловил запах его кожаной куртки, и моментально почувствовал себя снова ребёнком, когда отец возвращается с рыбалки и пахнет табаком, снастями, сырой землёй и чем — то таким неуловимым, чем по удивительной случайности пахла и куртка Тони. Глупо начинать доверять людям, потому что они пахнут чем-то крутым, но помимо этого неоспоримого достоинства Тони также был молчалив, честен, немного философом, и у него всегда были сигареты. Мы слушали «Sweet Home Alabama» на его старом айподе, раскуривая одну сигарету на двоих под раздолбанной трибуной на футбольном поле. Тони задумчиво смотрел вдаль, а я пытался подавить свой агрессивный нонконформизм, который вызывал во мне чувство отвращения к прослушиванию песни о любви к Алабаме, когда живёшь в Алабаме. Мне не хотелось быть похожим на тех сорокалетних уродов, которые повизгивая хлопают в ладоши каждый раз, когда дыру, в которой они родились, показывают по государственному ТВ. Но Тони нравилась эта музыка, и она нас связывала, а потому я просто не мог не полюбить её. Хрен его знает, где он сейчас, мы дружили несколько лет, а потом просто начали исчезать из жизни друг друга, как будто так и должно быть. Последний раз я видел его, когда он, пьяный и одновременно обдолбанный кислотой, залез в окно моей спальни на втором этаже в два часа ночи. Я молился, чтобы родители не проснулись, и одновременно как-то завороженно и тоскливо смотрел на его костлявое тело, развалившееся на моей постели, как у себя дома. Будто бы знал, что вижу его в последний раз. Потом он куда-то исчез, а спустя полгода мы переехали в Чикаго. Иногда мне хочется узнать, как он поживает. Собрал ли он мотоцикл, о котором так мечтал, разобрался ли с агрессивным бывшим той потаскухи, с которой встречался, не скололся ли в канаве. |
