Мне просто хочется, чтобы вы поняли самое себя — ведь, насколько я понимаю, это главная цель университетского образования — и чтобы до тех пор, пока вы будете кроткой, безмятежной, благонравной Hausfrau, вы не пытались одновременно выдавать себя за интеллектуальную величину!
— Никакая я не кроткая! Я не желаю, чтобы вы… чтобы вы…
— «Говорил гадости»? Вы это имеете в виду?
— Да, да, вот именно. Вы только их и говорите!
Всю дорогу до общежития Энн злилась, а он легко шагал рядом, и на лице его играла удовлетворенная улыбка школьного учителя, которому удалось укротить свою ученицу. Его «до свидания» прозвучало весело и нежно.
Всю неделю до их следующей встречи Энн было не до веселья и не до нежности.
Больше всего ее злило то, что она и в самом деле никогда не пыталась как следует разобраться в своей вере. Правда, некоторые детали она после долгих душевных страданий отвергла еще на первом курсе, решив» что не верит ни в непорочное зачатие, ни в вечные муки. Однако она еще ни разу не осмелилась честно спросить себя, верит ли она в загробную жизнь, в конкретное существование и всемогущество бога, а также в божественную сущность Христа.
Теперь — не без мучительной тревоги — она все же попыталась разобраться в своей вере. Как назло, именно на этой неделе — страстной неделе в Гефсиманском саду — Юле вздумалось заговорить об устройстве вечера поэзии, и она была оскорблена в своих лучших чувствах, когда Энн богохульственно завопила:
— Убирайся к черту и не морочь мне голову!
Энн штудировала свою Библию. Теперь, когда она смотрела на чудеса взыскательным, мятежным, критическим взглядом, они действительно казались ей невероятными. Вот, например, рассказ о том, как Иисус изгнал из одержимого бесов, а потом вселил их в стадо мирно пасущихся свиней, так что несчастные животные обезумели, бросились в море и утонули. Не слишком правдоподобно, сокрушалась она, и притом весьма странный поступок по отношению к невинным свиньям и к их разорившемуся владельцу!
В главе IV Евангелия от Луки она новыми глазами прочитала про то, как дьявол возвел Христа на высокую гору, показал ему все царства земные и обещал дать ему власть над ними, если он поклонится ему.
— Ясно, что это символ! — задыхаясь от волнения, восклицала Энн. — Очень драматичная легенда, но всего только легенда!
Она с изумлением осознала, что всю свою жизнь считала это точным изложением действительного происшествия и в воскресной школе Уобенеки тоже излагала это как вполне реальный факт. Рассматривая свое сознание со стороны, как будто впервые встретившись сама с собой, она сделала открытие, что никогда не размышляла по поводу Библии и веры, которую ей внушали в детстве, а просто проглатывала их непереваренными. Даже смутный агностицизм Оскара Клебса был только набором фраз, которые она приняла, не пытаясь приложить их к своей подлинной вере.
И все эти чудеса — все они просто прекрасные мифы, не более реальные, чем Санта-Клаус для четырехлетнего ребенка, очарованного рождественским праздником, с изумлением думала она.
Она чувствовала себя как женщина, которая много лет не знала, что ей изменяет муж, в то время как все остальные знали и смеялись. Она попыталась вновь обрести свою безмятежную веру и прочла восемнадцатый псалом:
«Небеса проповедуют славу божию, и о делах рук его вещает твердь.
День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание.
Нет языка и нет наречия, где не слышался бы голос их.
По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их. Он поставил в них жилище солнцу, и оно выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще.
Закон господа совершен, укрепляет душу; откровение господа верно, умудряет простых.
Повеления господа праведны, веселят сердце; заповедь господа светла, просвещает очи…
Они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота…»
Впервые в жизни Энн почувствовала в этих строках высокую поэзию и принялась декламировать их, радуясь, что Юлы нет дома и она не будет насмешливо хихикать. |