Он вскинулся и обернулся ко мне. Вид у него был оскорбленный.
— Кто говорит, что не умираю? Ну и что, что диагноз от доктора Гигабайта? Это еще не значит, что он неправильный.
— Тогда у моей сестры проказа.
Гуннар не выказал ни малейших признаков замешательства, из чего я заключил, что, наверно, в какой-то момент доктор Гигабайт выставил этот диагноз и ему.
— А к настоящим врачам ты ходил? Что они говорят?
— Плевать мне, что они говорят. «Просвещенный человек сам знает, что происходит с его душой и телом».
— Это чье высказывание? — осведомился я.
Он немного подумал. Потом сказал:
— Далай-ламы.
— Чушь, ты это только что выдумал.
— Ну и что?!
И тут меня осенило:
— Да ты все их выдумал сам! — Произнося это, я уже понимал, что догадался верно. Ну кто может держать в голове такое множество «мудрых мыслей», подходящих к любому случаю жизни? — Никто из этих людей ничего подобного не говорил. Что, скажешь, неправда? Все твои «цитаты» — фейк!
Он уставил взгляд в подушку, которую держал в руке, и пару раз яростно двинул по ней кулаком, словно взбивая тесто.
— Это еще не значит, что они не могли такого сказать, — пробубнил он.
Я захохотал. Может, не стоило бы, но ведь и вправду было смешно. Гуннару мой смех не понравился. Он вскочил и подлетел к двери.
— Убирайся! Сейчас же!
На этот раз, думаю, он не прикидывался.
— Ладно, как бы то ни было, я действительно рад, что ты не помираешь. — Я встал и пошел к двери. — А твои родители знают, что ты одурачил всю школу?
— Никого я не дурачил, — буркнул он. — Моя жизнь кончена. Умираю я на самом деле или нет — вопрос чисто технический.
Я не успел спросить, что он хотел этим сказать — Гуннар захлопнул дверь между нами.
На следующий день, в пятницу перед долгожданными рождественскими каникулами, меня снова вызвали к директору. На этот раз в его кабинете были гости — мужчина и женщина в дорогих деловых костюмах. При моем появлении оба встали. Я вздрогнул — так вздрагиваешь, когда смотришь ужастик, а в кадр вдруг впрыгивает кошка.
— А! — воскликнул директор Синклер. — Вот тот молодой человек, о котором я вам говорил.
Я пожал руки гостям, но имена пропустил мимо ушей, потому что мой рассудок все еще переваривал тот факт, что они говорили обо мне. Я не сомневался, что женщина — новый старший инспектор нашего школьного округа.
— Энтони инициировал общешкольную акцию, направленную на то, чтобы дать надежду смертельно больному товарищу.
— Гм... ну да... — промямлил я, глядя куда угодно, только не на моих собеседников. — Забавно, что вы об этом упомянули...
— Я полностью в курсе, — произнесла инспектор. — Хорошо, если бы таких учащихся, как вы, было побольше!
Я чуть со смеху не покатился.
— Если вы не возражаете, — сказал мужчина, — мы бы тоже хотели пожертвовать время.
Зовите меня слабаком, но я не нашел в себе мужества рассказать им правду о Гуннаре и его «болезни». Я попытался было, но слова намертво застряли у меня в глотке, приклеившись к гландам, как колония стрептококков.
— Конечно, почему нет, — пробормотал я и вытащил из рюкзака два бланка. Они заполнили их, подписались, директор заверил. После этого мистер Синклер присел на угол своего стола (типа «я хоть и директор, но мы с тобой друзья-приятели») и сказал:
— Уверен, ты слышал, что ученический совет организует митинг в честь Гуннара в первую неделю января.
— Да?
— Да. И я считаю, что тебе, Энтони, следовало бы произнести речь. |