— Я, конечно, остроумный, но не настолько же!

Кирстен прикрыла рот обеими ладонями:

— О нет!

Вот, значит как! Она была совершенно убеждена, что все вокруг знают: Гуннар лишь симулирует болезнь. Я практически видел всю цепочку ее мыслей: если я не знаю, то и другие ребята не знают, а это значит, что вся школа верит, что Гуннар умирает. Тот факт, что для нее это новость, вызвал во мне одновременно и сочувствие, и раздражение.

— По-твоему, директор Синклер тоже «подыгрывал»?

— Директор Синклер?

— А этот дурацкий термометр — ты правда думала, что это розыгрыш?

— Какой еще термометр?

Пришлось объяснять. Оказывается, занятая теннисом, дискуссионным клубом и проблемами в семье, Кирстен многое упустила. Она не слышала моих «Утренних объявлений», не заметила и термометра. Знала лишь, что пожертвования времени сыплются как из рога изобилия, но думала, что они исходят только от школьников. Она понятия не имела, что все дело стало «официальным» и дарить месяцы начали и преподаватели.

— Как-то мы получили на автоответчик сообщение от Синклера, — сказала Кирстен, — но я стерла его, не дослушав. Мы подумали, что это одно из автоматических уведомлений — их без конца присылают из школы.

Тут она права — сообщения от Синклера действительно звучат так, будто это говорит машина. Я подозревал, что на автоответчике Умляутов были и другие, которые Гуннар потер сам, прекрасно зная, что они вовсе не массовая рассылка.

И тут я вспомнил высказывание Кирстен насчет того, что я пытался «вытащить Гуннара из трясины».

— Слушай, похоже, Гуннар верит этому доктору Гигабайту? — спросил я. — Он действительно думает, что умирает?

Вопрос лишь раздосадовал Кирстен.

— Да откуда мне знать! Ты же знаешь его — никто в целом свете не поймет, что у него на уме.

Каким же облегчением было узнать, что я не один такой. Уж если родная сестра не понимает Гуннара, значит, он ещё более загадочный, а я чуть менее тупой, чем мне представлялось.

Снаружи послышался скрежет металла об асфальт. Выглянув в окно, я увидел, как эвакуатор покидает подъездную аллею, царапая днищем «лексуса» о бордюр. Мистер Умляут так и стоял, провожая машины взглядом. Я почти что ожидал, что он сейчас помашет им вслед.

— Что случилось с вашей машиной? — спросил я, пытаясь сменить тему.

— Это не наша машина, — ответила Кирстен. — Больше не наша. — Она поднялась с дивана, подошла к окну и опустила жалюзи, чтобы не видеть отца, торчащего на подъездной аллее. — Ее только что забрали за долги.

А, это мне знакомо. Когда мои родители приобрели братцу Фрэнки автомобиль, он должен был найти себе работу на неполный день и выплачивать долг сам. Он этого не сделал. И начались семейные прения на тему «вот придут и заберут машину за долги». Папа говорил, мол, пусть забирают, это послужит Фрэнки уроком. Но так далеко дело не зашло. Братец нашел работу, начал платить, угрожающие звонки прекратились, и письма, написанные красным шрифтом, перестали приходить.

Я призадумался: это ж сколько звонков и писем надо проигнорировать, чтобы по твою душу все-таки пришли?

— Отец пытался им помешать — вырвал какие-то шланги, чтобы нельзя было завести двигатель. Тогда они прислали эвакуатор.

— Мне очень жаль... — Вот и все, что я мог сказать Кирстен. А я-то, кретин, думал, что у них просто маленький семейный разлад!

Но прежде чем начать долбить себя за это, я быстренько поискал в своей душе суперкрутого Энси — в последнее время найти его стало заметно легче, чем прежде.