– Тогда мы спустимся…

– На нулевом лифте в научный комплекс, – инструктировал его Киршнер, с помощью Егера. – Потребуется машина, чтобы пересечь камеру.

Плетнев передал требования. Велигорский добавил, что один из его людей будет сопровождать их во вторую камеру. После недолгого размышления Киршнер снова согласился. Затем он поговорил с Герхардтом и подтвердил решение.

– Лэньер и двое наших будут ждать на противоположной стороне моста, как только мы достигнем соглашения со старшим во второй камере, – сказал Герхардт. – Лэньер выучил русский. Мы думаем, что кто‑то из русской научной группы должен пойти вместе с ним, если нет возражений.

Плетнев поджал губы и пробормотал что‑то, чего немец не понял. Затем на сносном английском он спросил:

– Простите, где здесь туалет? Я неделю не снимал скафандра.

Белозерский сидел на корточках рядом с Мирским, пока по громкоговорителю из лагеря противника передавались инструкции о прекращении огня.

– Все как‑то очень ненадежно, – сомневался Белозерский, качая головой. – А если это дезинформация?

Мирский не реагировал. Он внимательно слушал, затем через Гарабедяна передал приказ своему батальону выполнять инструкции.

– Плетнев будет здесь через час, – сообщил он, беря сигарету, предложенную Гарабедяном. – Мы сможем допросить его со всем пристрастием. Если то, что он говорит, действительно правда – тогда начнем переговоры.

– Не может быть и речи о каком‑либо отступлении от принципов, – угрюмо подчеркнул Белозерский.

– Кто предлагает отступать? – возразил Мирский. Ему не нравился этот маленький педант с плотно сжатыми губами и нервной жестикуляцией.

– Если Плетнев говорит правду, – продолжал Белозерский, – мы должны основать здесь, на Картошке, цитадель революционной законности.

– Они называют ее Камнем, – пробормотал Гарабедян.

– Картошка, – повторил Белозерский, яростно глядя на майора.

– Никто с вами не спорит, – сказал Мирский как‑то уж слишком терпеливо.

– Мы должны быть здесь равными партнерами.

– У них, в основном, женщины, – заметил Мирский. Белозерский испытующе посмотрел на него, словно тот неудачно пошутил.

– Да? Товарищ генерал, я не вижу в этом…

– Мы не можем вернуться домой, если Плетнев прав. – Чтобы претворять в жизнь революционные идеи, нужны… женщины. По‑моему, это очевидно.

Белозерский не нашелся что ответить.

– Возможно, в нашей научной группе… – начал Гарабедян.

– Там почти одни мужчины, – заметил Мирский. – Помните брифинги? Очень престижное назначение – на Картошку. Только выдающиеся ученые и их ассистенты. Ну может быть, пятнадцать женщин. На семьсот солдат.

Он рассмеялся и раздавил окурок о стену.

Белозерский сидел, прислонившись к каменю, и рассматривал свои руки, лежавшие на коленях.

– Не все же уничтожено в России, – пробормотал он. – Есть укрепления, бункеры. Вы наверняка о них слышали, товарищ генерал.

– Тем, кому не положено знать, ничего не скажут, – сказал Мирский. – Слухи нельзя считать реальностью.

– Но в Подлипках – секретные ангары, вертолеты, самолеты… Наверняка Генеральный секретарь, Совет обороны…

– Может быть. – Мирский ответил скорее, для того, чтобы заставить его замолчать.

– Тогда с нами свяжутся. – Белозерский горящими глазами смотрел вверх.