— Сперва его еще надо найти, — буркнул Томас.

Но Робби уже не слушал. Он так и пожирал взглядом девушку, которая съежилась в углу.

— Робби, — решительно сказал Томас, — поутру она отправится на костер.

— Раз так, то тем более кому какое дело, что с ней случится сегодня ночью, — упрямо ответил шотландец.

Томас с усилием подавил готовую вспыхнуть злость.

— Оставь нас, Робби, — сказал он.

— И что это тебя в ней так забрало за живое? — осведомился Робби. — Душа или все-таки плоть?

— Да иди ты наконец! — рявкнул Томас так сердито, что Робби вздрогнул от неожиданности, бросил на него враждебный взгляд, но, не выдержав, заморгал глазами и удалился.

Из разговора, который шел по-английски, девушка не поняла ни слова, но вожделение на лице Робби от нее не укрылось, и, когда он ушел, она обернулась к Томасу.

— Сам решил мной попользоваться, святоша?

Словно не заметив издевки, Томас спросил:

— Откуда ты родом?

Она помолчала, как бы взвешивая, отвечать ему или нет, затем, пожав плечами, сказала:

— Из Пикардии.

— Это на севере, далеко отсюда, — заметил Томас. — И каким ветром девушку из Пикардии занесло в Гасконь?

И снова она помедлила, а Томас подумал, что ей, наверное, лет пятнадцать-шестнадцать, по годам — давно пора замуж. А еще он приметил одну особенность ее глаз: казалось, будто они видят человека насквозь, проникая до самых темных глубин души.

— Мой отец был странствующим жонглером, — пояснила наконец узница. — Показывал фокусы, глотал огонь.

— Я встречал таких, как он, — сказал Томас.

— Мы ходили куда хотели, из города в город, и зарабатывали деньги на ярмарках. Мой отец забавлял и потешал людей, а я собирала монеты.

— А твоя мать?

— Умерла. — Она произнесла это так беззаботно, что сразу становилось понятно: свою мать она совсем не помнит. — Потом, полгода назад, здесь умер и мой отец. А я осталась тут.

— Почему ты осталась?

Она глянула на него насмешливо, всем своим видом показывая, что ответ настолько очевиден, что не требует никаких объяснений, но потом, решив, наверное, что монах мало что смыслит в обычной человеческой жизни, все-таки сказала:

— Неужели ты не знаешь, как опасны дороги? Там вовсю хозяйничают коредоры.

— Коредоры?

— Разбойники, — пояснила она. — Местные жители называют их коредорами. Кроме них полно еще и рутьеров, которые ничем не лучше.

Рутьерами называли шайки солдат из расформированных отрядов, скитавшиеся от замка к замку в поисках сеньора, который нанял бы их на службу. Вечно голодные рутьеры кормились тем, что силой отбирали у мирных жителей. Иногда такие шайки захватывали целые города, вымогая выкуп. Ну а беззащитную, путешествующую без покровителя и защитника девушку и рутьеры и коредоры рассматривали как подарок, посланный дьяволом им на забаву.

— Ты могла бы странствовать в компании других путников, — указал Томас.

— Так мы и делали, но тогда со мной был отец и за меня было кому заступиться. А в одиночку… — Она пожала плечами. — Короче говоря, я осталась здесь. Работала на кухне, стряпала.

— И потчевала народ ересью?

— Вас, церковников, хлебом не корми, подавай только ересь! — с горечью промолвила девушка. — Не будь ереси, кого бы вы стали жечь?

— Какое имя носила ты до того, как тебя осудили?

— Женевьева.