— Тебя назвали в честь святой Женевьевы?

— Наверное!

— Эта святая известна тем, — промолвил Томас, — что, когда она молилась, дьявол все время задувал ее свечи.

— Уж больно вы, монахи, горазды сказки сказывать! — насмешливо промолвила Женевьева. — Да сам-то ты веришь в это? В то, что дьявол заходил в церковь и задувал свечи?

— Отчего ж не верить?

— Коли он дьявол, так что же он ее не убил, а? Убил бы — и вся недолга? А он, видишь, только озорничал, как мальчишка. Подумаешь, свечи гасить — экое великое дело!

— Я слышал, что ты нищенствующая, — сказал Томас, оставив ее презрительные слова без ответа.

— Встречала я нищенствующих, — призналась девушка. — Мне они нравятся.

— Дьявольское отродье — вот они кто! — возмутился Томас.

— Ты-то видел хоть одного? — спросила девушка.

Томас и впрямь никогда сам не сталкивался с нищенствующими и знал о них лишь понаслышке. Его смущение не укрылось от девушки.

— Если их ересь — вера в то, что Господь все создал для всех людей и хочет, чтобы всем всего было поровну, то да, я тоже такое чудовище! Однако ни к какой их общине никогда не принадлежала.

— Но ты наверняка в чем-то провинилась, за что тебя отправляют на костер.

Она взглянула на него широко открытыми глазами. Возможно, в его голосе ей послышалось что-то внушающее доверие. Закрыв глаза, она бессильно прислонилась к стене. Но только упорство ее словно надломилось, и Томасу показалось, что она вот-вот заплачет. Любуясь тонкими чертами ее лица, лучник недоумевал, почему это он, в отличие от Робби, сразу не разглядел ее красоту. Она снова открыла глаза и, не отвечая на его обвинения, вдруг спросила:

— Что тут произошло нынче ночью?

— Мы захватили замок, — ответил Томас.

— Мы?

— Англичане.

Она посмотрела на него, пытаясь прочесть что-то по его лицу.

— Значит, светская власть здесь теперь в руках англичан?

Он подумал, что это выражение она подхватила на судебном процессе. Церковь не сжигала еретиков, она лишь устанавливала их виновность, после чего передавала грешников в руки светских властей, и уж те их казнили. Таким образом, дьявол получал грешную душу, а Святая церковь не пятнала себя убийством.

— Да, — подтвердил Томас, — выходит, нынче мы и есть светская власть.

— Значит, вместо гасконцев меня сожгут англичане?

— Но кто-то же должен это сделать, если ты еретичка, — сказал Томас.

— Если? — спросила Женевьева и, не получив ответа, закрыла глаза и снова прислонилась головой к сырым камням. — Они обвинили меня в богохульстве, — вновь заговорила она усталым голосом, — за то, что я обличала погрязших в пороке церковников, плясала под грозой, находила воду с помощью дьявола, исцеляла хвори колдовскими снадобьями, предсказывала будущее, а также наслала проклятие на жену и домашний скот Галата Лоррета.

Томас нахмурился.

— Разве они осудили тебя не за то, что ты — нищенствующая?

— И за это тоже, — коротко подтвердила девушка.

Он помолчал немного. Где-то за дверью, в темноте, капала вода. Огонек светильника предательски задрожал, почти потух, но, хоть и слабо, разгорелся снова.

— Чью жену ты прокляла? — спросил Томас.

— Галата Лоррета. Это купец, торговец тканями. Он — богач и первый консул этого городка. Он чертовски богат, и старая жена ему надоела, вот он и зарится на молоденьких.