– Господин штабс-ротмистр, а это правда, что вы три японских полка того… уничтожили? – в глазах Тихона неподдельное любопытство.

– Не три, а два. И не уничтожили, а потрепали изрядно.

– Побольше бы таких командиров, глядишь, япошек бы уже давно в море сбросили… – мечтательно произносит он.

– Ну, Тихон, ваш есаул, как я слышал, тоже труса не празднует.

– Это да, Пал Петрович за храбрость золотое оружие имеет.

Приятную беседу с забайкальцем прерывает Кузьма.

– Вашбродь, там господин ротмистр Коломнин прибыл. Вас к себе требует.

Вхожу в землянку к Закржевскому.

– Господин ротмистр, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.

Коломнин сидит за грубо сколоченным столом рядом с Закржевским и Скоропадским, буравит меня своими глазками, барабанит пальцами по столешнице. Скоропадский смотрит с заметным сочувствием, Закржевский отводит глаза.

– Потрудитесь объяснить, штабс-ротмистр, обстоятельства смерти отправившегося с вами в рейд штабс-капитана Вержбицкого.

Кладу на стол пачку исписанных разным почерком листов.

– В рапортах все указано, Николай Петрович.

Коломнин с брезгливым видом ворошит стопку листов. Морщится.

– А своими словами?

– Господин Вержбицкий был изобличен в передаче японцам информации о передвижении отряда и признался, что является шпионом.

– И вы устроили над ним самосуд? – восклицает он.

– Никак нет. Господин штабс-капитан отравился.

– Грибков поел? – Бровь Коломнина саркастически ползет вверх.

– В воротнике его мундира была зашита ампула с ядом. К сожалению, мы недостаточно хорошо обыскали его и не смогли предотвратить самоубийство, – винюсь я.

– И что вы сделали с телом русского офицера?

– Тело предателя мы планировали доставить на нашу сторону фронта для проведения вскрытия медиками. Чтобы понять, что за яд использовал Вержбицкий.

– Но что-то вам помешало, штабс-ротмистр?..

– Тело исчезло во время нападения тигра-людоеда. Мы предполагаем, что не обошлось без демонического вмешательства.

– Мы?

– Я и барон Маннергейм.

После коротких раздумий Коломнин приказывает:

– Сдайте оружие, Николай Михалыч.

– Я арестован?

– Временно отстранены от командования взводом.

Ну, что-то такое я и предполагал. Потому и постарался обставиться рапортами бойцов и Маннергейма. С бюрократией лучше всего бороться ее собственным оружием. Достаю из кобуры револьвер, кладу перед Коломниным на стол.

– Вы свободны, штабс-ротмистр. Пока свободны! – многозначительно говорит он.

Домой, в расположение родного полка возвращаемся неспешно. Ибо скорость при движении считается по скорости самых медленных участников марша.

Мои оставшиеся в живых полсотни драгунов лишились всех коней: и боевых, и вьючных. Их преследовавшие нас японцы отстреливали в первую очередь, пытаясь лишить нас мобильности. Тачанки пришлось сжечь, дабы ценный девайс не попал в руки японцев. Конечно, те, кто видел их в действии и уцелел, мог воспроизвести их примерную конструкцию и устройство – ничего секретного в тачанках не было и вряд ли будет.

Жаль, конечно, что пока мы без них, но и убиваться не стоит. Будут у нас новые тачанки, не хуже прежних. Зато мы сохранили все пуле-меты: и штатные «максимы», и трофейные «гочкисы».

Бойцы бодро маршируют по дороге под командованием старшего унтера Бубнова.