| В Актюбинск я заезжал. Встречался с друзьями-журналистами. В частных СМИ кое-кто удержался. Хотя замечательную радиостанцию «Рифма» прикрыли. Предлог — не соблюдались какие-то пропорции. Будто бы на русском языке «Рифма» вещала больше, чем на казахском. На деле — радиостанции на казахском языке были просто против «Рифмы» неконкурентоспособными. Закон-дышло развернули против «Рифмы» — и радиостанции не стало. Ну, так я про друзей-журналистов. Друзья встречали меня с распростёртыми объятиями. Плакали, тяжело переживая разлуку. Звали обратно. Предлагали работу. Одна близкая подруга, редактор газеты, советовала заняться… торговлей… — Саша, у нас тут бизнесом заниматься — все условия. Ну, можно начать с малого — куртки привозить из Китая, тапочки… А, слушай, ты же, кажется, видео снимаешь? У нас можно свадьбы снимать, на этом хорошо зарабатывают. Я тебе могу клиентов подыскивать. Пишущие коллеги помнили и высоко ценили мои журналистские способности и, видимо, старались с ними не связываться. Я пытался слабо возражать, говорил, что нельзя, кому попало лезть в торговлю, что для этого тоже талант нужен, но меня почему-то не понимали. Приводили примеры большого денежного счастья неуехавших актобенцев. Но я против торговли был категорически. Потому что у меня был опыт. Когда-то, в благословенных семидесятых, мне довелось торговать помидорами. У нас в Растсовхозе овощами торговали почти все. Иначе просто нельзя было жить. Рабочий в совхозе получал в месяц шестьдесят рублей. Ну и что, если он сосланный немец, или молдаванин? У всех были семьи, дети. Которых нужно кормить, одевать. И вот эти, советской власти недолюди, весь день выращивали овощи в совхозе, а вечерами и по выходным — у себя дома. С февраля — рассаду в ящичках, горшочках, потом — в парниках, под плёнкой. Уже в июле рейсовый ПАЗик загружался под завязку свежими огурцами, помидорами и вёз их в город, на базар. Как-то незаметно семьи условно-вольных поселенцев стали покидать длинные бараки, где они жили по семье в одной комнате. На тридцать восемь комнаток на улице уборная. В ста метрах от бараков — колодец. Немцы, татары, молдаване уходили из бараков, потому что выращивали и продавали овощи, а на вырученные деньги строили себе дома. И появились свои улицы, которые называли соответственно — Берлин, Молдаванка… Не официально, конечно, кто бы им такое позволил! Наша семья овощами занималась на любительском уровне. Мама работала в совхозе фельдшером, папа — мастером на заводе ферросплавов. Но и у любителей стали как-то получаться «излишки сельхозпродукции». Которые закон позволял продавать на колхозном рынке. Но возникла проблема: кому торговать? Я сразу сказал, что я. Во-первых, потому, что ни папа, ни мама на такое позорное в нашей стране дело ни за что бы не пошли. Папа ещё, к тому же, был членом партии. Ну, а во-вторых… Я всегда любил ввязываться в разные авантюры, порой даже не представляя, чем это может закончиться. Ну, и… Собрали мы корзину помидоров, посадили меня на автобус… На третий-восьмой раз у меня уже появился опыт. Я узнал, что главное — это с утра занять на базаре самое лучшее место. И, вместе с коллегами-мешочниками пристраивался поближе к железным воротам базара, которые открывали в семь часов утра. Ворота открывались — и толпа лавиной врывалась на пространство рынка. А я был молодой, и мне всё это было смешно. Я как-то не думал про деньги, которые мне на этом рынке нужно было заработать, наторговать. Я смотрел на происходящее, как на игру. Все бежали — и я бежал. У меня ноги были длинные, поэтому я легко, даже с мешком огурцов, оказывался впереди всех. Ну, и — кидал его на лучший прилавок: занято! Удавалось такое не всегда. Да и торговля у меня случалась не часто. На продажу мы овощей не выращивали. Только, когда получались «излишки»… Но и тех считанных «сеансов» предпринимательской деятельности, в которых мне довелось участвовать, хватило мне для того, чтобы раз и навсегда для себя уяснить — торговля — не для меня. |
