Бабушки-двойняшки не только разительно походили друг на друга и одевались абсолютно одинаково, они часто и говорили одновременно, то есть синхронно.

Спросили они:

— Чего нам с тобой делать-то?

— Отпустить, — мрачно посоветовал Пантя. — Мне в поход идти надо и вот продать надо за три рубли… рубля…

— А чьи вещи-то?

— Да мои! Мачеха мене… меня из дому выгнала, а узел дала. А мне три рубля надо.

Бабушки-двойняшки отпустили его, развязали узел, осмотрели содержимое и заявили, что ничего ценного здесь нет, а вот ботинки за три рубля они возьмут.

Со всех ног, радостный до того, что еле сдерживался, чтобы не загоготать, Пантя помчался по улицам, размахивая узлом.

Отдав Герке деньги, он прибежал во дворик тёти Ариадны Аркадьевны и с недоумением обнаружил, что все здесь очень мрачны.

На вопрос Голгофы, где он пропадал, Пантя ответил довольно коротко и не менее внятно и сам в свою очередь спросил, а почему Герка в огороде ходит на четвереньках и мяукает.

— Я вам говорила! — торжествующе воскликнула тётя Ариадна Аркадьевна. — С мальчиком творится что-то неладное!

— Да, если так будет продолжаться и дальше, — насмешливо сказала эта милая Людмила, — то Кошмар будет ходить на задних лапах и разговаривать по-человечески.

— Я не понимаю твоей шутки, — обиженно произнесла Голгофа, — надо что-то делать, а мы…

— В поход надо отправляться немедленно! — решительно оборвал дед Игнатий Савельевич. — Вот что надо делать! Накормить Пантю… Пантелея то есть, и в путь! А я пойду с внуком попрощаюсь.

Увидев деда, Герка, сидевший в огороде на травке, радостно вскочил, уверенный, что тот пришёл просить прощения, но услышал суровый, чужой голос:

— Еды тебе хватит. Деньги лежат знаешь где. Мы выступаем в многодневный поход немедленно. Захочешь с нами, одежда твоя походная и обувь в коридоре. Даже кот сознательнее тебя оказался! — Голос деда Игнатия Савельевича дрогнул. — Быть тебе в областном краеведческом музее экспонатом наравне со скелетом мамонта, раз нормального человека из тебя не получается! Будь здоров!

И он ушёл, яростно напевая: «Главное, ребята, тра-та-та-та!»

И Герка понял, что потерпел наиполнейшее поражение, то есть разгром.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Дорогу осилит идущий

Пожалуй, лучше всех из участников многодневного похода чувствовал себя Кошмар. Он развалился на мягком дне огромной корзины, сверху обтянутой марлей. А нёс корзину Пантя. Кот, сытый-пресытый, довольный-предовольный, подремывал. Его приятно покачивало, и лишь когда Пантя менял руку, Кошмар просыпался, успевал сообразить, до чего же прекрасна жизнь, и снова задремывал.

Отличнейшее его настроение объяснялось не только тем, что он был обильно накормлен, ублаготворен и обласкан сверх всякой меры, но и тем, что рядом находился Пантя — такой же хулиган, такое же гонимое существо, как сам он, Кошмар. А если ко всему добавить присутствие здесь благодетельницы, то у него имелась полная возможность и блаженствовать, ничего не опасаясь, и возможность покапризничать, похулиганить, побезобразничать, но не очень, конечно.

Не подозревал Кошмар, с каким отвращением нёс его Пантя, вернее, уже почти Пантелей. Во-первых, кот с корзинкой — не такой уж лёгонький груз, во-вторых, кому он в многодневном походе нужен, безобразник, какой от него, хулигана хвостатого, толк?

Ну, а всё остальное было — лучше некуда! Пантя ни о чем не думал, ничего не загадывал, ничего не переживал— просто наслаждался. Временами он даже забывал, кого несёт в корзине, а тяжеленный рюкзак лишь придавал гордости: вот он, Пантя, нужный участник многодневного похода!

Однако у остальных участников похода настроение было неопределенным, радость в нём перемешалась с невесёлыми думами о Герке.