— Ах, в этом? — на лице писателя-графомана отразилась усиленная работа мысли. Он покивал понимающе и спросил: — В каком?

Мишка стал свекольного цвета. Все подавленные желания отразились на его лице.

— Ну это… — пробормотал он, ковыряя носком форменного сапога выложенный изразцами с изображениями президентов Большой Восьмёрки пол. — Ну это… вы сами посмотрите… там клип пришёл… в благодарность от поколнника… от него, в смысле… Может это… — он Мишка вздохнул. — Ну это — меня в командировку отправите, а я там порядок наведу?

— Сгинь, — величественным жестом Верещагин отослал порученца и подсел к компьютеру…

В глубокой задумчивости Верещагин смотрел на экран, постукивая пальцем по третьему тому "Критики чистого разума" Канта (он никогда не читал эту чушь, предпочитая вещи более доходчивые, но книгу держал на столе, чтобы поражать посетителей глубиной эрудиции.) Писатель-русофил был в некотором напряге. Его напряг увиденный сюжет. С одной стороны, зверским пыткам подвергалась девочка. С другой пытал её не взрослый дядя-маньяк, а мальчишка, да ещё почитатель Великого Верещагинского Таланта (за это можно простить почти всё). С третьей стороны пытаемая была еврейкой (это тоже были баллы в пользу Петьки, зачем-то называвшегося поганым западенским именем Питер — Верещагин давно уже вызнал, что "отец" Пэна, миллиардер и ООНовский деятель Куртис ван Куртис стал импотентом в 14 лет, переборщив с синтетическими наркотиками — Голландия, чего с них взять… а его наследник был в несознательном возрасте куплен в российском детдоме — этот детдом со всем его персоналом Верещагин сжёг три года назад, предварительно при помощи степлера добившись от директора чистосердечного признания во всех фактах продаж детей)). С четвёртой… В общем, в сторонах Верещагин благополучно запутался, как случалось всегда, если их оказывалось больше двух и, поднявшись, гикнул:

— Гайда!

В кабинет немедленно набились отборные порученцы. Стало тесно от винтовок и густо запахло кожей от снаряжения. Верещагин с удовольствием оглядел их всех и указал на Мишку:

— Ты.

Лицо Мишки изобразило осторожное изумление, переходящее в восторг. Остальные завистливо засопели.

— Я? — на всякий случай уточнил Мишка.

— Ты, — кивнул Верещагин, — пойдёшь и проконтролируешь, как девки на кухне обед варят. А ты, — он указал на насторожившегося Пашку, — поедешь разборку чинить. Внушение сделай. Мол, нехорошо так с тварью… — кругом захихикали, и Верещагин возвысил голос, — БОЖЬЕЙ поступать, надо по человечески — топором по шее и похоронить на ведическому обряду… Как стратоплан приготовишь — зайди, я последнюю книгу Петьке подпишу, передашь в подарок.

— Сделаю, батька! — отсалютовал Пашка.

— Значит так, — Верещагин задумчиво попинал стартовую лыжу стратоплана. Сооружение, казавшееся хрупким, но реально состоявшее из разработанной в давние времена по личному приказу Сталина кю-древесины и способное выдержать удар пушечного снаряда, закачалось. — Хм, — писатель повторил пинок. Одним из его секретов было, что он боится высоты, поэтому полёты графоман-нацист чаще всего оставлял своим подопечным. — Так в общем, — он поправил на преданно глядящем ему в лицо Пашке шлем (копию шлемов римских легионеров, украшенную человеконенавистническими надписями, попиравшими права афроамериканцев, иудеев и Свидетелей Иеговы. Шлем был сделан из модифицированного титана). Задумчиво благословил аппарат поданным портретом Сталина, производя движение "коловрат".