Я столько здесь не продержусь.

Войдя в раздевалку, я слышу эхо своих шагов. Здесь светлее, чем в зале. Из окон льется солнечный свет, создавая ощущение покоя. Я подхожу к окнам и встаю на цыпочки, но не вижу ничего, кроме неба. Оно наводит меня на мысли о людях в космосе, об астронавтах. Они застряли там навечно, пытаясь связаться с кем-нибудь на Земле, не получая никакого ответа и не зная этому причины? Подобное неведение было бы ужасно, но в то же время и прекрасно. Я бы не хотела знать о таком. Я стою так, глядя на небо, пока не открывается дверь. В раздевалку заходит Грейс и, клянусь, я слышу где-то в отдалении звонок, возвещающий о конце урока физкультуры: пора в душ. Однако мирные школьные деньки остались в прошлом. Что не так с моей головой?

— Трейс сказал мне о твоей идее принять душ. — Грейс прижимает к груди сменную одежду. — А я сказала об этом остальным. Кэри велел мыться не больше десяти минут.

Грейс замечательная. Милая, добрая, готовая всегда тебя выслушать. Президент ученического совета — и заслуженно. Естественно, за нее голосовали учащиеся.

Она разворачивает принесенную одежду. Это платье для школьной постановки «Вестсайдской истории».

— Взяла из закромов драмкружка. — Она с завистью смотрит на мою одежду. — У меня тут нет сменки.

Несколько секунд мы молча глядим друг на друга. Я не знаю, кто мы с ней. Почти подруги? Мы чуть не стали ими, но перестали разговаривать и обмениваться взглядами в коридорах школы. Наверное, этого было не миновать, но я всегда задавалась вопросом, почему перестала общаться со мной она, когда прекратить наше общение должна была я. Мне всегда хотелось узнать у нее, почему.

Мы идем в душ. Я не раздеваюсь, пока меня не скрывает дешевая полиэтиленовая занавеска, затем начинаю медленно снимать с себя одежду. Рубашку, джинсы. Я оставляю их под ногами. Их тоже надо отмыть. Опустив взгляд, я осматриваю себя. Синяки, царапины, ссадины. Я включаю воду. Сначала в трубах раздается гул, а затем на меня обрушиваются струи воды.

Ледяной.

— Черт! — взвизгивает Грейс в соседней кабинке. — Черт, черт, черт, черт, черт!

Я лихорадочно кручу ручку крана с горячей водой. Ничего не происходит. Горячей воды нет. Умом я понимаю, что ее и не может быть, но, боже… Я поспешно растираю тело, пытаясь за максимально короткое время смыть въевшуюся в кожу грязь и кровь. Споласкиваю волосы. Я стараюсь дышать размеренно, воображая, что вода не ледяная, а теплая. Всё это ужасно.

Почувствовав себя достаточно чистой, я сразу же выключаю воду и прислоняюсь к стене, мокрая и дрожащая. Думаю, я управилась меньше, чем за десять минут. Грейс всё еще моется. Выбежав голая в раздевалку, я хватаю и натягиваю на себя одежду, которая липнет к мокрому телу. Сажусь на скамейку и жду Грейс. Она не спешит, и возится в душе дольше, чем следовало бы, и выходит обнаженной. Меня, конечно же, удивляет не то, что она обнажена, а то, насколько она в таком виде… уверена в себе. Она была такой же в мою единственную ночевку у нее. Поздно вечером она переоделась прямо передо мной, и я помню, что подумала при этом: каково это, иметь такое тело, как у нее? То же самое я подумала и сейчас. У нее округлая красивая фигура, у меня — совершенно другая. Я не обладаю телом, которое было бы приятно обнимать. Грейс натягивает платье через голову и расчесывает волосы пальцами. Теперь она выглядит еще более красивой, идеальной и невинной.

— Трейс думает, что, может быть, они еще живы, — небрежно произносит она, словно говорит о погоде, одежде или чем-то подобном.