— Тебе было страшно? — спрашивает меня Грейс.

Я не могу ей лгать.

— Нет. Ну, то есть… когда ты знаешь, что это вот-вот произойдет… что сейчас ты умрешь… часть тебя принимает это, потому что ничего другого не остается.

— Тебе так показалось, потому что ты была в полубессознательном состоянии, — говорит Райс. — Уверен, ты чувствовала бы себя иначе, не стукнись головой.

— Думаешь? Сомневаюсь.

Трейс восхищенно присвистывает.

— А я бы не смогла принять такое, — признается Грейс.

— Как по-вашему… — начинает Харрисон и замолкает. — У них есть душа?

— Твою ж мать, — кривится Кэри. — Было гораздо веселее играть в «Я никогда».

Долгое время все хранят молчание, а потом Грейс тянется к бутылке.

— Я никогда не крала у родителей.

— Правда? — спрашивает Трейс.

Он выпивает. Я выпиваю. Кэри выпивает. Райс выпивает. Даже Харрисон выпивает. Это такая ерунда — красть у родителей. Деньги постоянно исчезали из отцовского бумажника, а он об этом так и не узнал. Это был мой единственный способ что-то скопить, потому что отец не позволял мне работать до восемнадцатилетия. Лили разрешал, мне — нет. Вот такой вот деспотизм. Я же не могла позволить Лили собирать для нас деньги в одиночку. Я касаюсь повязки на голове, запускаю под нее палец и чувствую жжение. Если бы отец поймал меня за воровством, если бы заметил, что в бумажнике не хватает купюр, мне бы не поздоровилось. Лили повторяла мне это каждый раз, как я протягивала ей банкноты, но всё равно брала деньги, потому что они нужны были нам для побега. Для нашего побега. Нашего. Совместного. Побега.

— Ты в порядке? — спрашивает меня Райс.

Я киваю, опустив руку. Он некоторое время сидит, уставившись в бутылку, а потом говорит:

— Я никогда не был влюблен.

Печально. И что еще хуже, единственные, кто выпивают — Грейс и Трейс. Кэри избегает моего взгляда, и до меня не сразу доходит почему: он занимался сексом с Лили, но не любил ее. Не знаю, имеет ли это сейчас хоть какое-то значение.

Кэри забирает бутылку у Грейс, стоит ей сделать глоток.

— Мы по очереди играем или как? — в замешательстве спрашиваю я. Кэри начинал игру, и до него очередь еще не дошла.

— Какая разница, кто следующим скажет «Я никогда»? Мы просто делимся друг с другом, что делали, а что — нет. Вот и всё.

— В таком случае, — Харрисон прочищает горло, — я никогда не занимался сексом.

Я знаю, что если не выпью, то останусь на пару с Харрисоном, поэтому беру у Райса бутылку и делаю несколько долгих глотков, словно я давно уже не девственница. После чего передаю виски Грейс. Она смачно отпивает из горла.

— Осталась только ты, Слоун, — указывает Райс. — Чего ты никогда не делала?

Бутылка снова оказывается в моих руках. Я не знаю, что сказать, чем поделиться. Забавно, как мало я в действительности делала из того, что должно иметь значение — я не целовалась, не занималась сексом, не употребляла наркотики. Но я убила человека. Вот что я сделала. Я закрываю глаза, и мозги, кажется, плавятся. Противное ощущение. Однако спиртное притупило боль, и мне это нравится. Обмен равноценен.

— Я никогда… — я пялюсь на этикетку.