— То же самое ты сказал, предлагая прийти сюда. И мы с Грейс купились на это, — морщится Трейс.

— Он привел сюда всех остальных, — замечает Райс.

Нас раньше было восемь.

— О да, я здесь. Эй, Грейс! — Трейс разворачивается к сестре. — Ты здесь. Мы здесь с Кэри Ченом. — Он горько смеется. — Думаешь, это хоть что-то значит для нас, когда…

— Перестань, — обрывает его надломленный голос сестры.

Нахмурившись, Трейс тянет руку к Кэри:

— Мобильный отдай.

Кэри смотрит на него так, словно не хочет возвращать телефон, словно этот мобильный — удерживающий его здесь якорь. Не понимаю, зачем им нужно, чтобы их что-то удерживало здесь.

— Ну! — требует Трейс.

Кэри протягивает ему телефон и, наконец, смотрит прямо в глаза:

— Мне очень жаль, что так случилось с твоими родителями.

Трейс выхватывает у него из руки мобильный.

Я закрываю глаза и вспоминаю, каким это место было раньше, в нормальных обстоятельствах. У нас тут проводились собрания. Директор читал речи. Мы приходили сюда обедать. Я представляю обычный школьный день, расставленные для обеда столы, представляю, как встаю в очередь и выбираю в меню, что буду есть. Я почти ощущаю запах еды…

Но громкие звуки с улицы мешают моему воображению. Они врываются в сознание, и кровь бешено несется по венам, ускоряя сердцебиение, напоминая мне о том, что нужно бояться, хоть я и не переставала бояться с тех самых пор, как Лили ушла. Я открываю глаза как раз в тот момент, когда баррикада у дверей едет в сторону. Райс бежит к ней и толкает столы и парты обратно.

— Что это было? — спрашивает Харрисон. — Почему они?..

— Это из-за косо стоявшей парты. Это не дверь.

— Дверь?!

— Не дверь. Господи, успокойся, Харрисон.

Харрисон начинает плакать. Он стоит в центре зала, обняв себя руками, потому что обнять его больше некому, и я еще никогда не видела никого таким одиноким. Я бы подошла к нему, но я его совсем не знаю. Никто его не знает. Он один из никем не замечаемых девятиклассников еще более незаметный оттого, что переехал в наш город всего месяц назад. Кэри пришлось спрашивать, как его зовут, когда мы нашли его под велосипедом, со штанинами, застрявшими между спицами колеса.

Что я знаю о Харрисоне теперь: он не только коротышка и крепыш, он еще и плакса. Его жалеет Грейс, потому что она лучше меня и такая добрая, какой мне никогда не стать. Обняв его одной рукой, она шепчет ему что-то нежно-успокаивающее, и его рыдания медленно затихают и переходят в тихую икоту. Выглядит это жалко. Все отводят от них глаза, находя, чем заняться, лишь бы на это не смотреть. Я смотрю на Грейс с Харрисоном, потому что не знаю, что еще делать. Смотрю, пока это не становится невыносимо. Сунув руку в карман, я сжимаю в пальцах смятый бумажный лист.

Я достаю его и расправляю:

«Лили»

— Хей, — раздается рядом тихий голос.

Я сую лист обратно в карман. На краю сцены, ссутулившись, стоит Райс. Его каштановые волосы торчат во все стороны, карие глаза воспалены. Я знаю о нем то, что он — выпускник. Наши школьные шкафчики расположены друг напротив друга. Он осматривал меня и сказал, что я невредима.

У него в руках кейс с бутилированной водой. Он ставит его на сцену и протягивает мне бутылку. Даже не спросив, где Райс всё это взял, я вырываю воду из его рук. Мне вспоминается, как вчера утром мы сгрудились вокруг старой птичьей купальни. Сложив ковшиком ладони, мы жадно пили грязную застойную воду и на вкус она была и противной, и чудесной одновременно. Нас мучила жажда, а когда ты мучительно жаждешь чего-то и получаешь, оно кажется тебе гораздо лучше, чем всегда.