Сейчас он тоже был пьян, и Рафту почудилось, что валлиец сознательно подгоняет свои движения под ритм барабанов. Впрочем, возможно, он и ошибался, ведь самому Рафту приходилось иной раз останавливаться, чтобы избавиться от влияния назойливого ритма на его походку. У него даже возникла мысль, что несколько его больных остались в живых лишь потому, что барабаны не позволяли их сердцам остановиться.

— Ты смотрел графики прошлой недели? — спросил Крэддок с раздражающим спокойствием человека, умеющего читать чужие мысли или желающего произвести такое впечатление.

Рафт нервно провел пальцем по щеке.

— Это моя работа, — буркнул он.

Крэддок вздохнул.

— Ты живешь в Бразилии куда меньше меня, Брайан. Здесь даже то, чего ты не замечаешь, играет важную роль. Неделю назад болезнь буквально косила индейцев, а за последние семь дней они стали гораздо живучее.

— Но ведь это бессмыслица, — ответил Рафт. — Просто случайное совпадение. Вероятно, у эпидемии есть какой-то цикл, других причин я не вижу. Барабаны тут не при чем.

— А разве я говорил о барабанах?

Рафт удивленно уставился на него. Крэддок уложил шприцы в стерилизатор и закрыл крышку.

— Эти барабаны не говорят. Это тебе не «Уэстерн Юнион», они только задают ритм. Но он что-то означает.

— Что?

Валлиец замялся. Лицо его скрывалось в тени, а волосы поблескивали в падающем сверху свете, образуя ореол.

— Возможно, в лесу появился гость. Мне так кажется. Ты слышал что-нибудь о Курупури?

Лицо Рафта напоминало маску.

— Курупури? А что это такое?

— Это имя. Туземцы говорили о нем, но ты, видимо, не обратил внимания.

— Похоже, я пропускаю многое из того, что происходит вокруг, — согласился Рафт с мрачной иронией. — Я уже давненько не видел духов.

— Может, еще увидишь. — Крэддок посмотрел в сторону окна. — Тридцать лет — это много. Я… я слышал о Курупури раньше. Даже…

Он умолк, а Рафт шумно вздохнул. Он тоже слышал о Курупури, но не хотел признаваться. С психологической точки зрения суеверия в джунглях опасны. Он знал, что вера в Курупури широко распространена среди индейцев; ему пришлось столкнуться с ней десять лет назад, когда он был моложе и впечатлительнее. «Именно такой бог, — подумал он, — подходит для бассейна Амазонки».

Курупури олицетворял Неведомое. Он был слепой, ненасытной и страшной силой жизни, в которой индейцы усматривали духа джунглей. Этакий примитивный Пан, скрывающийся в зеленом мраке зарослей, но гораздо менее конкретный, чем античное божество.

Курупури странствовал вдоль всей Амазонки, всеобъемлющий, первобытный, и ощутимый, как сама жизнь. Здесь, в джунглях, человек очень быстро понимает что бог жизни может быть более жестоким, чем бог смерти. В Амазонии слишком много жизни. Она слишком обширна, чтобы человеческий разум смог ее охватить: могучее зеленое существо, распространяющееся по континенту, слепое, лишенное чувств, переполненное хищной жаждой жизни.

Да, Рафт мог понять, почему индейцы персонифицировали природу в образе Курупури. Он всегда был рядом с ними — чудовищное, бесформенное существо, — то ли зверь, то ли человек, — движущееся по джунглям.

— К черту все это, — сказал Рафт и глубоко затянулся одной из последних сигарет.

Подойдя к Крэддоку, он выглянул в окно, с удовольствием наполняя легкие дымом, наслаждаясь этим суррогатом цивилизации.