— И как вы думаете, Вася, что она собиралась вам сказать? — понизила голос Надя. Сыщик на минутку задумался:

— Думаю, что не очень ошибусь, если предположу, что Лавинска собиралась мне сообщить нечто о связях руководства Соцпартии с наркобизнесом.

— Вы хотели сказать — руководства нацболов? — переспросила Надя.

— Мы говорим — социалисты, а предполагаем — нацболы, — вздохнул Дубов. — И, соответственно, наоборот. Хотя Лавинска и отошла от активной политики, но до недавнего времени оставалась своим человеком для руководителей Социалистической партии. Видимо, кто-то из них в приватной беседе проговорился, а дальше, сопоставив факты, Лавинска пришла к самым неутешительным выводам. А уж последние сомнения, я полагаю, исчезли после ее встречи с господином Нахтигалем. Как раз накануне рокового интервью.

— Да, но в интервью она затронула лишь свои идейные разногласия с социалистами, но ни словом не обмолвилась о главном, — заметила Чаликова.

— И не удивительно, — подхватил Дубов, — ведь реальных доказательств у нее не было. Потому-то Лавинска и собиралась обратиться ко мне, а не в официальные органы… Наденька, сделайте погромче.

Надя повернула ручку звука — телевизор показывал пикет лимоновцев у американского посольства. Корреспондент брал интервью у некоего низкорослого смуглого юноши, державшего пресловутый плакат, в котором боеприпасы рифмовались с контрацептивными средствами.

— Это и есть знаменитый Уйо, — пояснила Надя.

— Я так считаю, — говорил Уйо, — что власть во всем мире должна принадлежать достойным людям — таким как Саддам Хуссейн, Александр Лукашенко, Муамар Каддафи и Эдуард Лимонов. И тогда наступит всеобщая гармония и мир во всем мире!

— Скажите, господин Уйо, — с трудом вклинился корреспондент в пламенный монолог, — чем вы объясняете отсутствие на пикете ваших руководителей?

— А они всегда с нами, — возразил Уйо. — Вон глядите.

Камера крупным планом показала групповой портрет, который держала некая молодая девица с нацболовской повязкой на рукаве кожаной куртки. На портрете, наподобие Маркса, Энгельса и Ленина, были изображены три головы.

— Тот, что справа — мой новый приятель товарищ Абель, — пояснила Надя. Посередине — Маузер, а слева — Скрипка. Их фотографии в профиль и анфас я видела в «деле» у госпожи Кляксы.

Вскоре сюжет закончился, и Надя вновь приглушила звук.

— И что же вы собираетесь предпринять? — спросила она у Дубова. Сыщик отпил глоток остывшего чая:

— Трудно сказать. Пока что мы, подобно Лавинской, не располагаем никакими реальными фактами. То, что у нас есть — лишь догадки и несколько косвенных улик. А чтобы их связать в нечто целое, недостает, может быть, самой малости — какой-то одной веревочки.

Тут зазвонил телефон. Василий снял трубку:

— Слушаю вас. А, добрый вечер, Марья Васильевна. — Детектив сделал выразительный жест, и Надя схватила трубку на параллельном аппарате.

— Василий Николаич, я вам звоню по поводу тех ребят, что отирались возле машины.

— Вы что-то о них узнали? — стараясь не выдать волнения, спросил детектив.