Амант, мужик прямой, кобениться не стал:

– Есть у нас закон неписаный: ежели два аманта третьим недовольны, могут они суд над ним учинить. Только не просто это; загодя следует гонцов в соседние станы направить, чтобы тамошние правители тайно выслали своих соглядатаев за подозреваемым следить. Вот ежели они вернутся и доложат, что действительно дело суда стоит, тогда из трех станов по три аманта съезжаются и учиняют Девятное Судбище. И его решение непреложно.

– И выше такого судбища ничего не стоит?

Иддс надул щеки, с шумом выдохнул:

– Куда уж выше… Пожалуй, выше‑то Тридевятое, только оно не собиралось ни в мой срок, ни в отцовский. Не людские судьбы оно вершит – всеземельные.

Дикая мысль ошеломила менестреля:

– Слушай, Иддс, а не думал ли ты, что и за тобой сейчас кто‑то приглядывает? И что это, скажем – я?

– Коли подумалось бы, так я тебя еще тогда, в сети, Придушил бы, ласково проговорил радушный хозяин дома. – Ну так посылать тебя в Медостав? Оттуда как раз и жалоба.

Харр почесал под бровью:

– Не сгожусь, потому как это мне не по нраву. Так что не взыщи, Стеновой, ежели в одно прекрасное утро я сам собой куда‑нибудь направлюсь. Душа просит.

– Погодишь, – просто отмахнулся Иддс. – Похолодало, Белопушье скоро. Охота тебе мерзнуть?

– Охота пуще неволи. А через Медостав пройду, очень уж название притягательное. Какой амант там оскоромился?

– Копьевой, что частокольную оборону вкруг стана держать должен. Распустил он своих копьевщиков, половина из них к м'сэймам подалась. Подкоряжники через это чуть стан не захватили.

– М'сэйм… – задумчиво повторил Харр. – Никогда такого зверя не встречал.

– Иногда добредают и сюда, людишек сбивают с панталыку. Только всегда найдется кому донесть, а поймают – так и прорва ненасытная недалече.

– А ты говоришь – соглядатаем пойти! Еще примут за м'сэйма, опустят в эту самую…

– Тебя не примут – упитанный.

Иддс все‑таки запугал его холодами, – как и все тихриане, Харр боялся пуще смерти как темноты, так и мороза. К ночам бессветным он сразу же привык, очутившись на Лютых Островах, и не по праву ему были теперь только черные подземные переходы; настоящего же мороза он не встречал нигде, кроме Адовых Гор, куда пришлось слетать проводником на самой заре его знакомства с дружиной принцессы Сэниа. Вот и теперь он с опаской ждал цепенящей стужи, но Махида его успокоила: белый пух будет сыпаться лишь один день, даже листья не повянут. Свое время он коротал, двигаясь по привычному треугольнику: Махидина хижина – Иддсовы хоромы – его одинокий дом, солнечная, но безрадостная горница на высокой башенной опоре, про себя он так и кликал ее «поганкой». Набаловавшись с амантовыми наследниками и погоняв стражников‑лучников, он сытно обедал и направлялся в «поганку». Несколько часов маялся у окон, щелкая орешки, но скорлупки собирая в кулак, чтобы не ровен час Мадинька не выглянула и не определила, откуда на ее теплую крышу устремлен тоскливый, ничего не ожидающий взгляд.

Не по нраву ему пришлось ее твердое решение с ним больше не разговаривать. Неинтересен, видите ли, он ей был. Это с его‑то сказками да песнями! Одно лишь хоть чуток, но согревало: воркующие, благодарственные нотки, которые бессознательно переливались у нее в горлышке, как у певчей птицы. Он поразмышлял над их причиной, понял: благодарна она ему за то, что не проболтался, тайну даже от подруженьки единственной уберег.

Он спохватился и, чтобы Махида и дальше ничего не заподозрила, принялся ее одаривать всякой утварью, доставленной в «поганку» по амантову указу. Махидушка руками всплескивала, в щеки да в плечи нацеловать не могла, вилась возле него как ластушка – под просторным пестрым нарядом и не скажешь, что брюхатая.