Замечание командора, что‑де «мужики – везде мужики, они на красоту – что коты на сметану», по всей вероятности, было справедливо в границах земного космодрома. Или чуточку шире. Но не здесь. Мона Сэниа чувствовала, что на вопросы, которые она задавала знатнейшим мудрецам княжеского двора, у них нет ответа – но ведь они и НЕ ПЫТАЛИСЬ найти хоть какой‑нибудь ответ.
Она сделала еще одну попытку:
– Тогда ответьте мне, о стражи законов Незакатного, почему в страшном месте, именуемом Адом, мои воины не утратили свою способность мгновенно перелетать с одного места в другое, в то время как все волшебство, известное моему супругу, потеряло свою силу?
Один из солнцезаконников тоскливо поглядел на потолок четырехугольной воинской палатки, по которой стучал монотонный несильный дождик:
– Чужедальняя владетельница, твои полеты, как и способность всех твоих воинов, – это не волшебство, а естество. Из твоих слов следует, что исчезнувший Кадьян, хаттатутарх Оцмара Великодивного, ограничил свои заклятия волшебством, а не естеством. Мы же блюдем законы, управляющие естественной стороной жизни на Дороге Лроногирэхихауда Милосердного. Кудесная сторона нам чужда, и вопросы о ней не найдут ответа в наших умах.
Последнее в самых различных вариациях, почтительно и не очень, она выслушивала уже в двадцатый раз.
Принцесса зябко повела плечами – и стоило ради этих козлов, как говаривала Таира, облачаться в лучший свой наряд! Только пыли насобирала длинными юбками. Сибилло, притулившийся сзади всех, отлепился от стенки, неслышно скользнул к чудом спасенному от пожара креслу, которое было сейчас предоставлено знатной гостье, и подсыпал ореховой скорлупы в маленькую жаровню, стоящую у ее ног. Затрещало. Мона Сэниа инстинктивно подобрала юбку.
– Хорошо, – сказала она устало. – Последний вопрос: если не вы, то кто же?..
Равнодушное молчание. Впрочем, иного она не ждала. Да‑а, разжиревшим охламонам из захолустного Орешника, которые лебезили перед престарелым сибиллой, было до этих истуканов как до небес!
– Все свободны! – резко проговорила она, подымаясь.
Солнцезаконники поднялись только тогда, когда встал молчавший все это время Лронг. Он махнул рукой, и они, накидывая на себя полы верхних одежд, чтобы уберечь от дождя свои многомудрые головы, степенно покинули зал заседаний.
– Распустил ты их, стервецов, – с ненавистью проговорила принцесса, глядя им вслед.
Лронг снял с себя парадный княжеский плащ и накинул ей на плечи. Плащ оказался бесподкладочным и кусачим.
– Это уже не существенно… – проговорил бывший лекарь каким‑то странным, донельзя угнетенным голосом.
Мона Сэниа вскинула на него ресницы – неужели на него так подействовал ее царственный наряд? Да, похоже – в его словах звучала неуемная грусть, совсем как прежде, когда он говорил ей: «…если я когда‑нибудь забуду тебя, неназванная…» Но в палатку заглянул Сорк, все это время мокнувший под дождем, и напустил целое сонмище прислужниц с подносами, кувшинами, подушками и прочей совершенно ненужной ерундой. Обрадовался только сибилло, вообразивший, что теперь‑то и настанет черед тому, ради чего их собрали они с Лронгом наконец «примут принцессу по‑княжески».
– Ну хватит суеты, – сказала мона Сэниа, присаживаясь на подушки, чтобы не возвышаться на тронном кресле. – Гони всех, и поговорим.
– Я не смог тебе помочь, – сокрушенно покачал головой Лронг, это у него вышло как‑то по‑старчески. – На моей дороге сейчас около пяти сибилл, и я посылал ко всем своих самых быстрых вестниц. Но на твои вопросы никто не смог дать ответ. Заклятие, наложенное таким могущественным колдуном, каким был Кадьян, нерушимо.
– К дальним сибиллам посылал, – проворчал себе под нос старый шаман. |