— Да не важно! Совет вам да любовь! Бог вам в помощь! Поздравляю…

— Спасибо! Но… мне нужно соблюсти одну чистую формальность, пустяк… Вот.

Формальность, пустяк. Вам, апатридам несчастным, на все наплевать, пока вдруг не всплывает вопрос о какой‑то формальности. Тогда вы начинаете бегать ввечеру и спозаранку. Так, между делом пустячок решить, формальность исполнить. Формальность‑то она формальность. Да не пустяк. Не пустяк. Без этого пустяка твоим брачным свидетельством только подтереться можно, и то, если его хорошо размять.

— Пожалуйста, Майка, все, что от меня зависит, — я готов…

— При заключении брака с иностранцем и оформлении ходатайства о выезде в страну проживания мужа у нас требуют согласия родителей. Мама уже подписала.

— Ну и прекрасно! Значит, все в порядке.

— Нужно, чтобы и ты подписал.

— Я? Я? Чтобы я подписал… что?

— Согласие на мой выезд в ФРГ.

— Пожалуйста, я не возражаю. — Тогда подпиши вот эту бумагу.

— Э‑э, нет. Не подпишу.

— Почему? Ты же сказал, что не возражаешь?

— Не возражаю. Но подписывать ничего не буду.

— Как же так? Я ведь не могу принести в ОВИР твое согласие в целлофановом мешочке?

— И не надо. Ты им скажи, что я не против.

— Но ты же сам знаешь, что у нас слова только по радио действительны, а в жизни на все нужна бумажка. Им нужен документ.

— Документ в руки я тебе дать не могу.

— Но почему?

— Потому что своей долгой и довольно сложной жизнью я научен Ничего‑Никогда‑Никому не писать. Я верю в волшебную силу искреннего слова. Слово — оно от сердца…

— Ты надо мной издеваешься?

— Нет. Я хочу тебе добра.

— Но ты мне этим поломаешь жизнь.

— Никогда! Твой милый, добрый, интеллигентный жених из Кёльна тебя любит?

— Думаю, что да.

— Пусть тогда переселяется в Москву. Я ему прописку устрою.

— Он хочет жить в городе, где не нужна прописка. Где поселился, там и живи.

— Значит, он тебя не любит, и все равно счастья у вас не будет. Использует тебя и бросит. Или еще хуже — продаст в публичный дом. Там у бывших советских — прав никаких!

— У меня такое впечатление, что я говорю не с тобой, а с твоей женой Мариной. Это сентенции в ее духе.

— Ничего не поделаешь, муж и жена — одна сатана. Так что лучше его сразу бросай, найдешь себе здесь мужа получше. А то долгие проводы — лишние слезы.

— Я смотрю на тебя и пытаюсь понять…

— Что, доченька, ты хочешь понять? Спроси, скажи — я помогу разобраться.

— Ты от своей жизни действительно сошел с ума или ты такой фантастически плохой человек?

— Насчет сумасшествия ничего сказать не могу, мне же самому незаметно. А насчет моей «плохости» — встречный вопрос. Чем это я такой плохой?

— В общем‑то — всем…

— А главным образом тем, что не хочу написать свой родительский параф на документе, ставящем меня в положение соучастника изменницы Родины. А?

— Ты что — действительно так думаешь или придуриваешься?

— Что думаю я — сейчас, по существу, не важно. Важно, что так думают все, для кого патриотизм не извращение. А понятие Родины — не предрассудок, а святыня. Ты ведь, выстраивая розово‑голубые планы жизни в своем капиталистическом раю, наверняка не подумала о том, как эта история скажется на мне. А я еще не умер.