|
— Я просто сказала». — Так это была ты? — перебил ее зверь. — О господи, господи, что же я наделал! Мэв почувствовала, как ее коснулись его руки. Он рыв ком повернул девочку к себе. Теперь она смогла его рассмотреть — длинное лицо, исполненное боли, золотые глаза, густая грива и шерсть, лоснившаяся, как у бобра, на лбу, щеках и подбородке. Зубы у него еле заметно застучали. — Тебе холодно? — Нет, черт тебя подери! Она тихо заплакала. — Хорошо, мне холодно, — проговорил он. — Холодно. — Нет, не холодно. Тебе страшно. Глаза его вспыхнули золотыми искрами. — Как тебя зовут? — спросил он. — Мэв О'Коннел — Мне следовало убить тебя, Мэв О'Коннел. — Я очень рада, что ты этого не сделал, — сказала она. — А тебя как зовут? — Кокер Аммиано. Скоро мое имя станет печально известным. Убей я тебя, несчастья бы не случилось. — Что я такого сделала? — Ты заговорила во время церемонии. Это строго запрещено. Теперь начнется война Семейства супругов считают виноватыми друг друга Прольется кровь. А когда поймут, что никто из них ни при чем, начнут искать преступников, и нас убьют. Тебя за то, что ты натворила, а меня за то, что я тебя сюда привел. Мэв секунду обдумывала обрисованную цепь событий. — Никто не убьет нас, если не найдут, — сказала она. Она посмотрела на склон. Как Кокер и предсказывал, там начиналась драка. Это еще не война, но стычка может в нее перерасти. — Нет ли отсюда другого выхода? — Есть один. Мэв вскочила. — Тогда быстро туда, — сказала она. 2 Не один десяток лет Будденбаум собирал литературные произведения, где он действовал в качестве персонажа, и в итоге список получился внушительный. На нынешний день Будденбаум знал о двадцати трех книжных героях, списанных с него полностью (его знакомые, читавшие эти книги или смотревшие пьесы, подтверждали: оригинал узнавался мгновенно), плюс еще десять или одиннадцать, где его от дельные черты использовались для создания комического либо трагического эффекта Поскольку личность Будденбаума была многогранной, то в одном сюжете он становился судьей, в другом — обвинителем, но в обоих случаях это был он. Будденбаум не обижался на авторов, какой бы скандаль ной или неприличной ни оказывалась книга Напротив, ему льстило, что он, не имеющий детей, дал жизнь такому множеству творений. Кроме того, его ужасно забавляло, когда подвыпившие сочинители в знак уважения начинали бубнить о том, сколько они разглядели в нем суровой человеческой правды. Он полагал иначе. Понимали они это или нет (но его опыту, люди искусства понимают очень мало), но их вдохновляло нечто противоположное тому, о чем они болтали. Он не был суров. В нем не было правды, А когда-нибудь, если ему хватит осмотрительности и ума, он вообще пере станет быть человеком. Он весь состоит из масок и подделок — человек, прошедший по дорогам Америки в дюжине обличий; прежде чем завершить свой путь на земле, он сменит еще дюжину. |
