|
После недолгих тренировок она смогла вспоминать их, проснувшись, и пересказывать самой себе вслух. Скоро она заметила, что слова помогают удержать сон, пусть и не весь — лишь обрывки. Достаточно произнести несколько фраз, чтобы не дать ему ускользнуть. Она никому не рассказывала об этом (даже отцу), и до чего же было приятно себя развлекать в долгие летние дни: сидя в пыльной повозке, сшивать лоскутки исчезнувших снов, складывая из них истории более чудесные, чем в книгах. Что до сладкоголосого мистера Будденбаума, то его имя не поминали довольно долго. А когда все же помянули, то при таких странных обстоятельствах, что Мэв помнила об этом до конца своих дней. Они пересекали границу Айдахо и, по расчетам доктора Ходдера (в каждый третий вечер пути он собирал переселенцев и сообщал, на сколько миль они продвинулись вперед), имели шанс перейти Голубые горы и выйти к плодородным равнинам Орегона прежде, чем осенний воздух совсем похолодает. Припасов у них имелось мало, но на строение было прекрасное, и отец Мэв от полноты чувств заговорил про Эвервилль: произнес какую-то фразу, на которую никто из путешественников не обратил бы внимания, если бы не один скандалист но имени Гудхью. Разогревшись вином, Гудхью искал, на ком сорвать злость. — Никогда никто не будет строить твой проклятый го род, — заявил он Хармону. — Никому он не нужен. Гудхью сказал это громко, и мужчины, почуяв ссору, в предвкушении развлечения подтянулись поближе — посмотреть на драку. — Папа, не обращай внимания, — тихо сказала Мэв отцу и попыталась взять его за руку, но увидела, как он нахмурился и стиснул зубы, и поняла, что отец не собирается от ступать. — Зачем ты так говоришь? — спросил Хармон у Гудхью. — Затем, что все это бред, — ответил пьяница. — А ты — псих. Язык у него заплетался, он от души презирал Хармона, и все это видели. — Мы вырвались на свободу не для того, чтобы добро вольно лезть в твои клетки. — Никакие это не клетки, — возразил Хармон. — Это будет новая Александрия, новая Византия. — Никогда не слышал о таком, — раздался еще один голос. В разговор вмешался здоровенный, как бык, парень по имени Поттрак. Даже спрятавшись за спиной отца, Мэв содрогнулась от страха. Гудхью молол языком, и не более того, а Поттрак был настоящим головорезом. Однажды он избил жену чуть не до полусмерти, и та потом долго болела. — Это великие города, — сказал Хармон, все еще пытаясь сохранить самообладание, — где люди жили в согласии и процветали. — Откуда ты выкопал это дерьмо? — встрял Поттрак. — Ясно, читаешь, значит, мною. Где у тебя книжки? — Он быстро направился в сторону повозки О'Коннелов. — Сам при несешь или мне это за тебя сделать? — Держись подальше от нашего фургона! — воскликнул Хармон, преграждая громиле путь. Не останавливаясь, Поттрак на ходу ударил Хармона и сбил его с ног. Гудхью семенил следом за ним, они оба за прыгнули на фургон, и Поттрак откинул брезентовый полог. — Убери руки! — закричал Хармон, поднялся на ноги и захромал к повозке. До нее оставалась пара шагов, когда Гудхью вдруг повернулся, сжимая в руке нож. |
