— Может, прикрепить на дверь записку,— предложил Лаш.— Завтра кто-нибудь окажется поблизости, увидит...

— Какая там записка? Все равно ее смоет дождем. И никто не станет соваться сюда, в эти трущобы. Кроме того, не будьте нюней, господин Лаш! Мир жестокосерден к нам, будем и мы безжалостны к нему. Смотреть на мир только сквозь автоматный прицел!

— Этот афоризм я уже слышал.

— Я буду повторять его до тех пор, пока он не войдет в вашу кровь, как входит алкоголь от этого коньяка, который вы лакаете днем и ночью. Никогда не думал, что ученые могут быть такими беспробудными пропойцами!

Вернулся Финк. Зубы его стучали.

— Под окнами кто-то есть.

— То есть как «кто-то есть»? —невольно понижая голос, спросил Гаммельштирн.

— Не знаю.

— О, дьявол, что же вы знаете? Сейчас я посмотрю сам.

— Но будьте осторожны, господин бригаденфюрер, умоляю вас. Будьте осторожны...

Гаммельштирн появился в холле минуту спустя. Он не старался скрыть своего смятения.

— Действительно. Там, кажется, что-то шевелится. Какие-то люди. Я хотел полоснуть из автомата, но там, по-моему, не один. Они обходят виллу. Нужно бежать! Немедленно! Лучше всего через окно. Каждый станет у окна своей комнаты, и по команде — прыгай! Открывать окна нет нужды — просто высаживайте рамы. Сигнал — очередь из автомата. Подадите сигнал вы, Финк! Хотя нет, лучше я сам! Собираться за три квартала отсюда в подвале, где мы тренировались по стрельбе. Найдете?

Оба молча кивнули.

— А теперь — по местам! Замотайте, Финк, голову этой поросятине, чтоб не визжала. Хотя нет — пускай кричит! Раскутайте ее! Она замерзнет и орать будет еще сильнее. Пускай те думают, что мы не двинулись с места. Было бы лучше, конечно, взять этого крикуна за ноги и... Я уверен, я абсолютно уверен, что именно из-за этого ублюдка нас и открыли. У ребенка столько покровителей! Его, несомненно, стали искать, и вот пожалуйте... По местам, требуха собачья!

Они разбежались по своим комнатам, и каждый стал у окна, которое вело в темную, залитую дождем, таящую неведомую угрозу ночь.

Дулькевич и Попов, как и следовало предполагать, не дождались Михаила и Юджина. Оба были слишком нетерпеливы, оба привыкли к действиям, оба не могли оставаться равнодушными к мукам молодой женщины. Прошел, быть может, час со времени отъезда лейтенантов, а то и больше. Никто не смотрел на часы, время теперь никого не интересовало. Оно остановилось, его заменило угнетающее, унылое, невыносимое ожидание.

— Пся кошчь! — не вытерпел пан Дулькевич.—Пан Попов, разве я не предлагал, не теряя времени, ехать и забрать ребенка?

— А я разве не предлагал то же самое? — в свою очередь спросил Попов, который сидел вместе с ними в маленькой комнатке за круглым столом и точно так же нервничал и хмурился.

— Что на это скажет пани? — обратился Дулькевич к Гильде.

— Не знаю... Я ничего не знаю, лишь бы только все это скорее кончалось... У меня нет никаких сил...

— Так, может, мы таки не станем ждать наших панов лейтенантов и рассудим дело по собственному усмотрению? — предложил Дулькевич.

— Поддерживаю вас абсолютно,— заявил Попов, закуривая.

— Господин Кауль, вы сможете провести нас на виллу?

— Попробую,— ответил тот равнодушно,— если уж вам так не терпится...

— Не терпится? — чуть не подскочил Дулькевич.— Пан оскорбляет меня! Что за разговоры! Едем сейчас же! Мгновенно!

Чтобы меньше обращать на себя внимания, поехали на одной машине — пана Дулькевича. В случае чего шофер майора, верзила подхорунжий, должен был вмешаться как боевая единица.