|
Он внимательно следил за часами и заранее посмеивался, немного смущенно, над этой комедией, которую они с Эрикой сейчас будут разыгрывать, чтобы не противоречить требованиям старой чудачки, мнившей, что Фатум и порывы души подчиняются мановению ее рук в тяжелых перстнях. В полдевятого он повернул назад. Уже показалась вилла «Италия» на вершине холма, в окружении кипарисов, а слева простерлось тихое озеро, на которое всей тяжестью навалилась жара.
LVI
Эрика лежала посреди дороги, рядом с перевернутым велосипедом. Ее длинное платье из белого муслина было перехвачено желтым поясом, завязанным широким бантом, похожим на гигантскую бабочку, трепещущую от жалости на талии упавшей танцовщицы русского балета. Дантес велел остановить машину, вышел и склонился над ее сверхъестественно красивым лицом. Трудно было найти что-нибудь менее похожее на несчастный случай, чем эта цветочная композиция, достойная кисти лучших японских художников. Он коснулся платья кончиками пальцев… — Это платье было на вашей матери в нашу первую встречу у Румпельмайера, четверть века тому назад… — Так это правда? Я решила, что она выдумывает… Однако какая у вас память, дорогой посол! — Представьте себе вторжение прошлого в парижском кафе-кондитерской… Некоторые вещи не забывают. Она была похожа на героиню тургеневского романа — Киссинген, тысяча восемьсот шестьдесят пять… Я поднялся, сраженный… — Вы проявляете излишнюю дерзость, мой милый посол. Литературную дерзость, я имею в виду. Это смелый образ. Потому что если вы сражены, то не поднимаетесь, а, наоборот, падаете… — … Я поднялся, сраженный. Она была прекрасна… Я хочу сказать, она была похожа на вас. — Восхитительно: влюбиться в мать, потому что она похожа на свою дочь, которая еще не родилась… Не уверена, что могу оценить это. — Еще от нее пахло ее любимыми духами… Их сделал специально для нее граф де Сент-Круа. — Сент-Круа? Изобретатель ядов? Маркиза де Бренвилье… — У вас превосходная память… — Да, мама брала меня с собой в семнадцатый век. — Браво. Когда говоришь правду, расходящуюся со старой доброй реальностью, всегда нужно делать вид, что обманываешь… Да, маркиза де Бренвилье… Он задумался… Она дотронулась пальцами до его губ. — О нет, только не говорите, что Ma похожа на Бренвилье… — Я не утверждаю, что она похожа на Бренвилье. Я утверждаю, что она и есть Бренвилье. — Какой ужас! Эта гнусная отравительница… Зачем выдумывать такие гадости? — Она подкупила моего дворецкого, который одурманил меня каким-то наркотиком… — …Потому что без этого любовного зелья вы бы меня совсем не любили? Он увидел слезы в ее глазах. Но действительно ли они там были? Или он сам придумал их, чтобы почувствовать себя предметом такой нежной любви? Шофер приблизился к ним, сняв кепку. Посол опустился на одно колено и говорил без остановки. — Ваше превосходительство, тут ездят машины, люди на вас смотрят… Дантес сурово взглянул на него: — Посол Франции, Альберто, никогда не должен стыдиться своих любовных порывов… Это благотворно влияет на образ. Образ Франции, я имею в виду. Эта знатная дама ни на что не будет способна, когда не будет способна на снисхождение к влюбленным… Водители тормозили, прыскали в кулак… — Как же они смешны, — сказала Эрика. — Что вы хотите, мы живем в крайне реалистическую эпоху. Проявите жалость к тем, кто «не питает никаких иллюзий», сделайте вид, что не замечаете их… Он лег рядом с ней на дорогу. |
