Некоторые одиночки уже сдались немцам, доведенные до полного отчаяния партизаны выходили из леса и бросались под пули немецких дорожных патрулей… Но вскоре поползли слухи, что в лесу видели Партизана Надежду: главнокомандующий пришел, чтобы лично участвовать в борьбе. Они были убеждены в том, что слух правдив, поскольку такой поступок был в духе этого человека. Он имел привычку внезапно появляться там, где борьба становилась особенно трудной, и почти всегда вливался в ряды бойцов, когда их вот-вот могли покинуть надежда и мужество.
— Махорка божится, что видел его на железнодорожных путях, в том самом месте, где Кублай дал свой последний бой, — сообщил им Громада. — А потом он видел его в часовне Святого Франциска перед алтарем — там, где убили отца Бурака. И слышите: он был в мундире польского генерала — и это среди бела дня!
Добранский улыбнулся.
— Не знаю, видел ли его Махорка на самом деле или же он по обыкновению врет, — сказал он. — Но я знаю, что он здесь, среди нас, в этом я уверен.
Янек обнимал Зосю. Они сидели у костра, накрывшись овчиной, доставшейся им от Тадека Хмуры. Он посмотрел на студента с некоторой иронией: Янек уже начинал понимать, кто их легендарный командир. И теперь он знал, где тот прячется.
— Я сам видел его, — спокойно заявил он.
Громада застыл с разинутым ртом.
— Что? Где? Где ты его видел?
— Здесь. Я видел его здесь. Мало того, вижу его сейчас. Он сидит рядом с тобой.
Громада нахмурил густые брови.
— Слишком ты молод еще, чтобы подтрунивать над стариками, — пробурчал он.
Но Добранский был поражен. Он посмотрел на Янека долгим взглядом, затем наклонился, обнял его за плечи и молча, с любовью потрепал по спине.
Пережить зиму маленькому партизанскому отряду помогли чудом захваченные сто килограммов картошки. В тот вечер братья Зборовские спустились в землянку, как обычно, с пустыми руками.
— В Пясках убили пана Ромуальда, — сообщили они. — Сегодня утром в деревню прибыл карательный отряд.
— И это лишь цветочки! — проворчал Крыленко.
— Похоже, кого-то выдал Сопля. Немцы обещали сто килограммов картошки в виде вознаграждения…
Утром в округе бушевала метель, и вечером на улицах Пясок снег доходил до колен: немецкие гусеничные транспортеры были похожи на огромных, беспомощных, упавших на спину шмелей, а танк гауптмана Штольца, командира отряда, увяз посреди площади перед мэрией и не мог сдвинуться с места. Штольц вылез из танка — монокль у него в глазу напоминал льдинку, — выругался и дошел до дома пешком. Затем провел несколько бесед с наиболее известными жителями деревни. Но, несмотря на угрозы и брань, которыми эти беседы сопровождались, лица селян оставались такими же пустыми и ничего не выражающими, как заснеженная по man's land, где герр гауптман Штольц только что оставил свой танк. И только краткая беседа со столяром Соплей оказалась по-настоящему полезной. Сопля сразу же произвел на Штольца благоприятное впечатление: в отличие от лиц его предшественников, его лицо вовсе не было лишенным выражения: оно было усталым, покорным и бледным.
— Мерзкая погода, — для начала грозно сказал Штольц.
Сопля тотчас же рассыпался в извинениях. С дрожащим подбородком заверил он герра гауптмана, что, хоть метель и совпала с прибытием немецкой колонны, в этом не было никакого злого умысла и что, во всяком случае, он, Сопля, тут ни при чем. Он, Сопля, слишком уж обеспокоен судьбой своих детей и жены, которые вот уже двое суток ничего не ели, и ему недосуг чинить препятствия на пути герра гауптмана. Штольц счел такое начало многообещающим, разразился гневом, сказал о дерзости, диверсии и провокации, и, в конце концов, сам не зная, почему, несчастный Сопля пообещал заставить солнце светить, запретить снегу падать и, в порыве рвения, даже предложил лично остановить ветер и выдать его герру гауптману связанным по рукам и ногам. |