Посредственный мыслитель. Он будет хорошим архидьяконом, ибо ему никогда не придется говорить ничего оригинального.
— Ты слишком суров. Он всегда относился ко мне с добротой.
Оккам внимательно посмотрел на пастора, но уже через секунду отвел взгляд.
— Как и полагается людям его сорта. Но добрый человек может, тем не менее, обладать посредственным интеллектом. Данное утверждение — не оскорбление. Второсортность — это и так намного больше того, чего достигает большинство ученых.
Дитрих вспомнил об искусстве Оккама скрываться за точностью собственных слов.
— Сеньор привез мне трактат ныне преподающего в Париже молодого ученого, Николая Орезма, выдвинувшего новые доказательства в пользу суточного движения Земли.
Уильям фыркнул:
— Так ты все еще обсуждаешь философию природы?
— Природу не обсуждают: ее постигают в опыте.
— Ах да, конечно. Кстати, Жан из Мирекура — ты не слыхал о нем? Его еще называют белым монахом. Капуцин, как нетрудно догадаться. Его положения осудили в Париже в прошлом году — нет, это было в сорок седьмом. Нынче это стало той акколадой, благодаря который можно сразу определить первоклассного мыслителя. Он показал, что опыт — evidentia naturalis — низший род свидетельств.
— Эхо Парменида. Но Альбрехт говорил, в исследовании природы опыт — единственно надежное руководство.
— Нет. Опыт — плохой советчик, ибо завтра он может стать совершенно иным. Только тех положений, чья противоположность сводится к противоречию — evidentia potissima — можно придерживаться со всей определенностью. — Оккам развел руками, приглашая поспорить.
— Противоречие в терминах, — отозвался Дитрих, — не единственный род противоречий. Я знаю, что трава зелена, из опыта. Противоположное может быть подделано с помощью experientia operans.
Уильям проложил ладонь к уху:
— Слова произносишь ты, но я слышу голос Буридана. Кто может поручиться, что в каком-нибудь далеком месте трава не окажется желтого цвета?
Пастор не нашелся с ответом, вспомнив, что на родине крэнков трава и впрямь желтая, нахмурился, но предпочел промолчать.
Оккам вскочил на ноги:
— Пойдем, давай проверим свое положение на опыте. Земля вертится, ты сказал.
— Я не говорил того, что она вертится; только то, lоquendo naturale, что может. Небесное движение будет тем же самым в любом случае.
— А тогда зачем искать другое объяснение? Какой от него прок, даже если оно верно?
— Астрономия упростилась бы. Поэтому, прибегая к твоему собственному принципу самого простого основания…
Оккам рассмеялся:
— Ага. Аргумент в виде лести! Это куда более веско. Но я никогда не писал о сущностях в природе. Господь не связан простотой и мог решить сотворить одни вещи элементарными, а другие сложными. Моя бритва применима только к порождениям разума. — Англичанин зашагал к двери, а Дитрих поспешил за ним.
Оккам, запрокинув голову, изучал небо цвета индиго.
— С какой стороны восток? Очень хорошо. Давай обратимся к нашему опыту. Сейчас, если я быстро махну рукой, вот так, то почувствую сопротивление воздуха. Следовательно, если двигаться на восток, в теории ощутишь, как восточный ветер обдувает лицо, а я… — он закрыл глаза и раскинул руки, — ветра не чувствую.
Иоахим, взбирающийся по Церковному холму, остановился на полдороге и воззрился на ученого, который, казалось, принял позу Распятого.
Оккам повернулся к Нижнему лесу:
— Теперь, если посмотреть на север… Я не чувствую никаких изменений ветра, в какую бы сторону ни глядел. |