— Я не понимаю, — сумела выдавить девушка, и Дитрих опустился подле нее на колени:

— Он достаточно мудр, чтобы любить тебя. Понимание даже единственно этого достойно уровня Аристотеля.

Грегор проводил его до мельницы:

— Вы передумали.

— Я никогда не противился этому. Грегор, ты прав. Каждый день может оказаться последним, и, много или мало отпущено нам, маленькие радости придают цену прожитому.

У мельницы Клаус отирал руки тряпицей, проводив взглядом каменотеса и травницу.

— Итак? — спросил он. — Получил ли Грегор то, чего желал?

Дитрих ответил:

— Он получил то, о чем просил. Молю Господа, чтобы желание и просьба совпали.

Клаус покачал головой:

— Иногда вы слишком умны. Знает ли она, что он хочет сделать с ней? Я имею в виду в браке. Терезия простодушна.

— Так ты занялся пшеницей?

Мельник пожал плечами:

— Возможно, чума и убьет нас всех, но это не повод, чтобы в ожидании смерти помирать с голоду.

* * *

Так была явлена милость третьего дня.

XXIV

Июль, 1349

К заутрене. Поминание св. Аполлинария Равеннского. 23 июля

Занялась заря четверга, и с запада подул горячий ветер, завывая в черных елях и пригибая к земле недозрелую пшеницу. Небеса выгорели до столь блекло голубого, что стали напоминать алебастр. В отдалении, по направлению к Брейсгау, поднимались маленькие черные струйки дыма, указывая на пожары в долине. Воздух дрожал от жары, вызывая из небытия невидимых созданий, скитающихся по земле.

Дитрих сидел у постели Иоахима; юноша повернулся спиной так, чтобы ему могли смазать рубцы. Пастор опускал пальцы в миску и осторожными прикосновениями втирал приготовленную мазь в раны. Минорит вздрагивал от прикосновений.

— Ты мог умереть, — упрекнул его священник.

— Все умрут, — ответил Иоахим. — Вопрос только когда и как. Какая тебе в этом забота?

Дитрих отставил плошку в сторону:

— Я привык, что ты рядом.

Когда он поднялся, монах изогнулся, взглянув на него:

— Как идут дела в деревне?

— Уже три дня нет новых заболевших. Люди говорят друг другу, что чума прошла. Многие вернулись к работе.

— Тогда моя жертва не была напрасной. — Иоахим закрыл глаза и откинул голову на подушку. Через несколько мгновений он снова погрузился в сон.

Дитрих покачал головой. Как он мог сказать, что юноша ошибался?

* * *

Когда Дитрих вышел из пастората, готовя церковь к мессе, то увидел, как Гервиг Одноглазый, Грегор с сыновьями и прочие спешат на работу в поле, с мотыгами и косами на плечах. Топилась печь Якоба, вращалось колесо мельницы Клауса. Только в кузнице царили тишина и холод.

Пастор вспомнил, как Лоренц стоял у наковальни, покрытый потом, в фартуке, и махал ему рукой. Наверное, Ванда наконец решила, что мужская работа слишком тяжела. А может, у нее кончился уголь.

Священник спустился с холма, проходя мимо отар овец. Тех практически не осталось, все слабые, с виду болезненные. Падеж деревенской живности едва заметили из-за большего страха перед чумой. Коровы и овцы падали от ящура. Дохли и крысы, хотя это было к лучшему. Собака Гервига залаяла, села и принялась яростно вычесывать блох.

Дитрих вошел внутрь кузницы с открытыми стенами, поднял лежавший на наковальне молот и, покачав инструмент в руках, удивился его тяжести.