— Эта твоя способность предвидеть…

— Да, я ненавижу эту способность. Потому что она по-животному эгоистична. Она никогда не предупреждает меня о чем-то, что грозит близким мне людям, только мне! Но идти ей наперекор я не могу, потому что опыт показывает: это чувство реально спасает меня. Помнишь, как на Марсе кусок алмаза убил человека, который сел на мое место? Понимаешь, я почувствовал, что мне нельзя туда лететь, и не полетел. Но мне совсем не нравится, что кто-то погиб за меня. И это не единственный случай.

— Ты влюбился в Еву? — спросил я в лоб.

— Н-нет… Или да. Не знаю. Мне с ней странно. Хорошо, но странно. Я совсем не понимаю ее. В ней есть какая-то тайна. И отчужденность. И куда-то она все время спешит…

Из соседней комнаты снова раздалось дикое ржание Боба. Но Петруччио, конечно, не слышал его.

— А почему ты сказал про сестру? — спросил он. — Мне всегда казалось, что у меня есть сестра или брат, но родители почему-то скрывают от меня это. Ты что-то знаешь?

— Да ничего я не знаю, — признался я. — Так… Предположил. Знаешь, что? Ты иди-ка сейчас в комнату Боба. Тут мы все сейчас соберемся. Кое-что о твоей Еве стало известно, и надо обсудить это вместе…

И тут в дверь бобового номера изо всех сил замолотили. Боб выскочил из комнаты, распахнул ее, и к нам, вместе с клубами черного дыма, ввалились Чуч и Пила с кашлем и криками: «Пожар!!! Горим!!!»

6

Мы захлопнули дверь, но дышать в номере сразу стало трудно. Першило в горле и щипало глаза.

— Что там такое?! — спросил я, четко увидев внутренним взором картинку: я, обнаружив Еву выходящей от Боба, бросаю сигарету в пепельницу, резко отталкиваю столик от двери… Сигарета выпадает из пепельницы и сваливается в высокий ворс шикарного коврового покрытия… Я уже выскочил из комнаты… А противопожарная система отключена.

— Чуч, откашливаясь, рассказывал:

— Все в дыму, но огня не видно! Где, что горит — не ясно! Мы с Пилой выскочили из своих комнат одновременно и побежали к вам, вдруг вы еще не знаете…

Если учесть, что наши с Бобом комнаты находятся в конце коридора, в тупике, то поступили они благородно.

— Надо делать ноги! — рявкнул Боб и снова распахнул дверь… Теперь, вместе с клубами еще более черного, почти осязаемого дыма, в комнату ворвались и жадные языки пламени. С криком «Мы отрезаны!» Боб захлопнул дверь, и мы увидели над его головой сияние, как у святого. Но это у него горели волосы.

Схватив с кресла подушку, Пилецкий принялся колотить Боба по голове, и если бы не ужас ситуации, это выглядело бы довольно комично.

— Абзац, — сказал Чуч. — Мы заперты, и выхода нет. Давайте позвоним куда-нибудь! Пусть нас спасают!

В этот миг за дверью, на которой уже начала лопаться пластиковая обшивка, пронзительно заверещала сирена Тут только я сообразил, что все еще держу в руках трубку допотопного телефона, а ведь в ней, наверное, наш единственный шанс на спасение. И в тот же миг телефон зазвонил. Я поднес трубку к уху и услышал вежливый женский голос:

— Good evening. We present our apologies for calling later, but unfortunately the fire-alarm is declared in our hotel. Please…

— Да какой, нахрен, «please»! Это мы горим! We are fire! We are pizdec!

— Говорите по-русски? — спросил тот же голос с сильным акцентом.

Затаив дыхание, ребята с надеждой смотрели на меня. Пила корежился от кашля в кресле, но и он зажимал себе рот, стараясь шуметь как можно меньше.