А может быть, Боб поменялся комнатами непосредственно с Евой? Она попросила его об этом, а он не смог отказать. А попросила она его потому, что хотела быть ближе ко мне и ходить ко мне, не боясь разоблачения.

Но и вчера ночью, сразу после того, как Ева покинула меня, щелкнул замок той же двери… Или вчера мне все-таки показалось? Во всяком случае, не стоит пороть горячку.

Я вернулся в комнату и улегся в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Я закурил и вспомнил, что ДУРдом отключен, а с ним и вентиляция. Позвонить на reception?

Нет, — решил я, — не буду. Не хотел я, чтобы Дом наблюдал за моими душевными метаниями, да и недолюбливаю я эти Дома. Поэтому я просто пошел и открыл настежь окно. Стало прохладно, я натянул штаны и майку. Потом открыл бар и засандрачил полстакана отличного австралийского бренди. Для успокоения нервов.

Но ни черта они не успокоились, я вернулся к двери и опять уставился через глазок на дверь Боба. Я понял, что скоро я все равно не усну, а потому поставил на изящную прикроватную тумбочку пепельницу, бутылку бренди, стакан, положил пачку сигарет, зажигалку и подтащил все это к двери. Потом уселся на тумбочку, приник к глазку и стал ждать.

Я смотрел и курил, курил и смотрел, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы в очередной раз хлебнуть бренди. Я тихо разговаривал сам с собой, точнее, ругал сам себя, обвиняя в мнительности, недоверчивости, испорченности и прочих пороках… И вдруг дверь напротив отворилась, и из нее выпорхнула Ева! Я бросил сигарету в пепельницу и прижался к глазку так, что захрустел лоб. Но обзор был небольшой, и Ева тотчас скрылась из поля моего зрения.

Распахнуть дверь сразу я не мог — мешала тумбочка. Я резко оттолкнул ее назад, а потом уже открыл дверь… Евы простыл и след. Что мне было делать? Уверять себя, что, во-первых, Боб поменялся с Евой комнатой, а во-вторых, ей именно сейчас вдруг приспичило прогуляться по ночному городу?.. Да нет, она не успела бы добраться до лифта, она вновь вошла в какую-то комнату…

В конце концов, кое-что я могу проверить, ничем не рискуя. Если это идиотское, но спасительное предположение верно, мне никто не откроет. Если нет… То мне будет все равно.

Я шагнул к двери Боба и тихо постучал, моля, чтобы никто не открыл… Но дверь распахнулась. И на ее пороге стоял Боб. И обычно хмурая его рожа была такой невероятно счастливой, какой я ее еще не видел. Но буквально в несколько мгновений это выражение сменилось на недоумение и разочарование.

— Я войду? — спросил я.

— Чего тебе? — неохотно пропустил он меня к себе.

Я уселся в кресло и сразу спросил. Хотя, вопрос этот был, скорее, риторическим:

— Она у тебя и вчера была?

— А тебе какое дело? — набычился Боб, усаживаясь на кровать, находящуюся, надо сказать, в живописном беспорядке. А рожа его покраснела так, что ответ мне уже был и не нужен.

И тут я расхохотался. Это была истерика. Я давился смехом, я корчился на обширном бобовом кресле, прекрасно сознавая, как по-идиотски сейчас выгляжу.

— Знаешь что, — сказал Боб угрожающе, — а не шел бы ты отсюда восвояси?

— Погоди, — прохрипел я, — погоди, я не могу…

— А я тебе помогу, — заверил Боб, нависнув надо мной.

— Стоп! Все! Все. — Я заставил себя успокоиться, сел прямо и утер слезы. — Видишь ли, Боб, — сказал я, и голос мой предательски сорвался. — Видишь ли, Боб, — повторил я тверже, — дело в том, что и вчера, и сегодня она приходила к тебе сразу после меня.