От мрачных мыслей её отвлёк стук в дверь. Наверное, машина уже готова. Девочка вскочила.

– Мадемуазель… – В дверях стоял Жерар. – Вас желает видеть ваша матушка.

Новак удивлённо заморгала:

– Одну минуточку.

– Вы должны явиться к ней немедленно. – Жерар склонил голову. – Я подожду снаружи.

Новак не видела маман с тех пор, как та приказала Крейвену бросить её в камеру. Может быть, она хочет попрощаться? Девочка осторожно сняла обруч, придерживающий её длинные серебристо-белокурые волосы. К обручу сбоку были приклеены несколько красивых шёлковых розочек цвета пепельной розы. Среди них, совсем незаметная со стороны, угнездилась златка. Её надкрылья переливались всеми цветами радуги.

– Хепбёрн, тебе со мной нельзя, – шепнула Новак. – В комнатах маман опасно.

Хорошенькая златка надменно взмахнула усиками.

– Я всё понимаю, но я скоро вернусь, и тогда мы с тобой уедем отсюда навсегда! – Новак нежно погладила туловище златки мизинцем. – А пока я тебя посажу в сумку.

Она открыла розовую кожаную сумку на длинном ремне. Там уже лежали вещи в дорогу. Новак аккуратно пристроила обруч между двумя книжками, чтобы Хепбёрн не раздавило.

– Здесь тебя не найдут.

Девочка послала златке воздушный поцелуй и закрыла сумку.

– Я готова! – крикнула она, выходя из своей комнаты.

Жерар шёл впереди размеренной поступью. На середине коридора он вдруг остановился и оглянулся.

– Хорошо, что мадемуазель уезжает. – Дворецкий запнулся и с трудом сглотнул. – Я не могу вас защитить.

Новак сжала его руку в белой перчатке. Они молча пошли дальше, по коридору и вниз по лестнице, держась за руки. Когда спустились на четвёртый этаж, дворецкий выпустил её руку.

– Sois courageuse! – шепнул он. И постучал в дверь.

– Войдите! – отозвалась Лукреция Каттэр.

Девочка приказала своему сердцу биться ровно, а на лице изобразила равнодушную маску. Потом открыла дверь и вошла.

Маман сидела к ней спиной за туалетным столиком. Высокий сводчатый, как в соборе, потолок её комнаты был художественно окрашен в чёрный цвет. Чёрные стены, чёрные двери, чёрное стекло, чёрное кружево… И на всём – золотая узорчатая кайма. Новак всегда боялась этой комнаты, но больше всего её почему-то пугал чуть заметный неотвязный запах – не то грушевых леденцов, не то подгнивших бананов.

– Доброе утро, маман.

Она сделала реверанс, пристально разглядывая чёрные половицы под ногами.

Лукреция Каттэр медленно обернулась, не вставая с кресла чёрного дерева. Девочка собралась с духом, чтобы выдержать критический взгляд матери.

Лукреция была одета в длинное чёрное кимоно с золотой вышивкой – точно в тон губной помады. Чёлка чёрного парика доходила до её неизменных тёмных очков.

– Ты хотела меня видеть? – Новак не поднимала глаз.

– О да! Хотела.

Последовала долгая пауза. От волнения у Новак затряслись руки.

– Я сегодня еду в школу, – сказала она, чтобы хоть как-то нарушить молчание.

Маман снова отвернулась к зеркалу.

– Нет, не едешь.

– Как?! – Новак наконец-то подняла голову и вздрогнула, встретившись с отражением матери в зеркале.

– Я передумала.

– Но я уже вещи уложила… Я…

– Дом я поставлю на сигнализацию. Через несколько дней мы летим в Лос-Анджелес.

– В Лос-Анджелес?

– Да.