И тогда он возьмёт жену за руку, и они вдвоём уйдут в ночь.

Это было то, чего ему хотелось сделать, то, что он намеревался сделать, то, что ему нужно было сделать.

Но сейчас он не мог.

Это была фантазия, и, как сказала ему Хизер, в юнгианской терапии фантазия часто должна заменять реальность. Мечты важны, и они могут помочь исцелиться. Эта определённо помогла.

Кайл вошёл в разум Бекки — с её разрешения — и просмотрел воспоминания о сеансах «психотерапии». Он хотел сам увидеть, что было неправильно, как всё оказалось извращено, как его дочь обернулась против него.

Он не собирался влезать в голову Лидии Гурджиефф — он бы лучше прошёл босиком по фекальной жиже. Но, проклятие, как и в случае с оптическими иллюзиями, неккерова трансформация в психопространстве иногда происходит по желанию, а иногда — самопроизвольно.

И внезапно он очутился там, в разуме Лидии.

И нашёл там вовсе не то, чего ждал.

Это не было тёмное, пропитанное разложением и бурлящее злобой место.

Её разум был таким же сложным, богатым и полным жизни, как разум Бекки, разум Хизер, разум самого Кайла.

Лидия Гурджиефф была личностью. Впервые Кайл признал её человеческим существом.

Конечно, усилием воли он мог бы неккернуть в кого угодно из людей, чьи образы плавали в мыслях Лидии — сейчас она, похоже, была в продовольственном магазине, толкала гружёную тележку вдоль широкого запруженного народом прохода. Или он мог прибегнуть к уже знакомой метафоре растворённого вещества — выпасть в осадок, рекристаллизоваться и таким образом покинуть её разум.

Но он этого не сделал. Удивлённый тем, что он здесь обнаружил, он решил задержаться на некоторое время.

Он уже видел сеансы «психотерапии» — в его мыслях это слово всегда стояло в кавычках — с точки зрения Бекки. Увидеть их с точки зрения Лидии тоже не составило труда.

И внезапно кавычки разлетелись, словно кружащие в ночи нетопыри. С точки зрения Лидии она в самом деле занималась психотерапией. Бекки была так невероятно печальна, и все признаки булимии были уже налицо. Что-то с этой девочкой было явно не так. Лидия чувствовала её боль — так же, как в течение очень долгого времени чувствовала свою. Конечно, стремление к очищению могло быть связано просто с желанием похудеть. Лидия помнила, каково это — быть молодой. Прессинг, которому год за годом подвергается женщина, вынужденная соответствовать смехотворным стандартам стройности, присутствует постоянно; она помнила собственное ощущение неадекватности, которое испытывала в возрасте Бекки, стоя перед высоким зеркалом во всю стену в своей ванной. Она также прибегала к слабительному, считая, что причиной тому стремление похудеть, и лишь позже узнав, что расстройства питания часто связаны с эпизодами сексуального насилия.

Однако… однако у этой Бекки были симптомы. Лидия сама через всё это прошла. Её отец приводил её к себе в логово, почти каждую ночь, и заставлял трогать его, ублажать ртом, велел клянуться хранить тайну, говорил, что мама очень расстроится, если узнает, что он предпочёл ей Лидию.

Если эта бедняжка — эта Бекки — прошла через что-то подобное, то, возможно, Лидия сможет помочь ей обрести хотя бы какой-то покой, как это удалось самой Лидии после того, как они с Дафной открыто высказали всё отцу. В конце концов, сестра Бекки Могилл, Мэри, которая считала, что её скорбь связана лишь со смертью её школьной подруги Рейчел Коэн, узнала настолько больше, когда Лидия взялась искать по-настоящему. Наверняка Бекки, её младшая сестра, прошла через то же самое, так же, как Дафна, сестра самой Лидии, пережила то же, что и она, в отцовской берлоге.

Кайл отпрянул. Лидия ошибалась — и ещё как ошибалась, но в ней не было зла.