Да нет… Чушь! Их дочь — истинная Глинищева. Родительское нутро чует в ней истинную древнюю кровь…

Это ни с чем не сравнимое обаяние аристократической повадки! Это поистине магическое действие, которое оказывает на простолюдинов аристократическое происхождение! Разве их можно с чем-нибудь спутать?

Обычная на вид девочка, а иная…

Глинищева!

Славный представитель древнего рода — и с прекрасным будущим, о котором позаботятся ее родители…

И не надо сомневаться ни секунды в своей правоте, защищая это будущее своего ребенка.

Конечно, тогда в приемной Хованского, при первой встрече с Роппом, когда они нечаянно встретились с ним взглядом, стало страшно.

Понадобилось все самообладание, чтобы удержаться, чтобы не вскрикнуть.

Показалось… Старик! Рок Глинищевых…

Заострившиеся черты мертвенно-бледного лица… Невидящий взгляд глубоко запавших глаз — будто безразличная смертная бездна, безжалостная и неподкупная, вроде той, что открывается грешнику в его последний час…

Безжалостный и неподкупный судия! Именно такой призрак являлся тем, кто носил фамилию Глинищвых, в преддверии рокового часа.

Эх… Вроде бы рациональный, практичный, холодный современный человек… А испуг при виде старого Роппа был испытан такой, как будто в закуте крестьянской избы завозился домовой.

С тех пор все силы были сосредоточены на том, чтобы отогнать от себя этот страх и все-таки выполнить поставленную перед собой задачу.

Еще больший испуг был, когда выяснилось тем страшным вечером, что Ропп тоже приглашен в квартиру Хованского.

Подобно посланнику из другого мира, где взвешивают на чашах весов добро и зло, Старик пришел остановить неизбежное?

Но остановить неизбежное невозможно.

Ибо речь — о будущем! О прекрасном будущем дочери, которое перечеркивала стопка бумажек, добытых Хованским… Да, речь шла о продолжательнице рода Глинищевых!

И за это следовало заплатить любую цену.

Следовало немного задержаться… В пальто и перчатках, зажав в руке носовой платок, вернуться в кабинет Хованского и попросить разрешения позвонить…

И лишь едва прикоснуться носовым платком к телефонной трубке.

Этого было достаточно. Яды, которые разрабатывались в весьма закрытом учреждении, куда немногие имеют доступ, до сих пор известны даже не всем специалистам.

Ну, вот и все. И уйти — с легким сердцем.

Теперь дочери никто не помешает.

Но оставался еще Ропп…

Он присутствовал в квартире Хованского в тот вечер.

По случайности он оказался единственным свидетелем убийства депутата, и его судьба должна была быть решена.

Преодолевая собственный суеверный страх перед его обликом — до холода в кончиках пальцев, Ропп напоминал «ужасного старика Глинищевых»! — надо было думать, как от него избавиться.

Такой опасный свидетель не должен бы оставаться в живых.

Но и погибнуть, как Хованский, Ропп не должен был.

Похожие обстоятельства связали бы две смерти в цепь преступлений, а этого нельзя было допустить.

Надо было устроить все так, чтобы эту новую запланированную смерть никто не смог связать со смертью депутата Хованского.

И вообще… Ропп не должен был умереть.

Он должен был исчезнуть.

И для осуществления намеченного плана следовало пригласить его в гости.

Выбрать такой повод, чтобы он клюнул. Клюнул — безусловно.

Так и случилось. Он клюнул.

Он приехал в гости. Приехал издалека — из своего центра, со своей Якиманки, потому что такие, как он, поедут хоть на край света ради того, что считают делом своей жизни.

Они пили чай, и для него бережно доставались из шкатулки и фотографии, и орден Святого Владимира… И кружевной лоскут.