Закончив представление, певец спрыгнул с камня, несколько раз перекувыркнувшись на лету, приземлился на голову и принялся скакать на руках, нелепо дрыгая ногами в воздухе. Его соплеменники снова зашлись от смеха, и в меня неожиданно полетел град крошечных камней выпущенных из множества маленьких рогаток. Конечно, большого вреда от них не было, но камни больно ударили меня по голове и по лицу. Я попытался было убежать, но гоблины целой кучей навалились на меня, схватили за всё, что можно было схватить, и я понял, что вырываться бесполезно. Они как пчёлы теснились и кружились вокруг меня, выкрикивая мне в лицо целый поток несносных речей.

— Всё равно тебе она не достанется! — орали они. — Не достанется! Хе–хе–хе! Она достанется кому–нибудь получше тебя! Ах, как он её поцелует! Как поцелует!

Эти ехидные насмешки жгучей молнией ударили меня в сердце и высекли в нём искру благородства.

— Что ж, если он и вправду лучше меня, пусть она принадлежит ему! — громко прокричал я.

Они мгновенно выпустили меня и расступились, разочарованно ворча что–то с нескрываемым удивлением и неохотным одобрением. Я шагнул вперёд. Они тут же раздвинулись в стороны, образовав для меня проход, и я пошёл между ухмыляющимися и кривляющимися уродцами, которые почтительно кланялись мне со всех сторон. Через несколько ярдов я обернулся. Они молча стояли, глядя мне вслед, как орава мальчишек–школьников, пока один из них вдруг не встрепенулся и с оглушительным воплем не врезался в толпу своих приятелей.

В то же мгновение они превратились в одну беспорядочную, орущую, копошащуюся груду, напомнившую мне живые пирамиды переплетённых змей, о которых порой рассказывают путешественники–натуралисты. Стоило одному малышу–гоблину выпутаться из этой фантасмагорической массы, как он отпрыгивал на несколько шагов, разбегался и, свечкой взлетев в воздух, как попало шлёпался сверху на эту неимоверную кучу–малу из пинающихся и дрыгающихся тел. Я предоставил им и дальше предаваться этому буйному и, по всей видимости, совершенно бесцельному развлечению, а сам пошёл дальше.

Пройдя несколько шагов, я запел:

Вдруг в моей душе сама встрепенулась новая, незнакомая песенка. И хотя, не успев родиться, она почти сразу же угасла, в те несколько мгновений, пока она звучала, мне чудилось, что я снова брожу по белому залу Фантазии в Волшебном дворце.

Тут откуда–то неподалёку раздалось самое визгливое и ехидное хихиканье, какое мне только приходилось слышать. Повернувшись, я увидел, что на большом валуне у дороги сидит старушка, совсем маленькая, но куда выше тех гоблинов, с которыми я только что расстался. Она поднялась и засеменила ко мне навстречу. На вид она была довольно невзрачна, даже некрасива, хотя безобразной назвать её было нельзя. Подняв голову, она глупо ухмыльнулась и прошамкала:

— Ай–яй–яй, такой складный юноша — и гуляет по нашей чудной стране без хорошенькой девицы! Странно, что человеку никогда не удаётся заполучить того, чего он жаждет больше всего на свете. А ведь будь рядом девушка, здесь всё казалось бы тебе другим. Даже в этой несносной дыре расцвели бы розы и всё такое прочее. Да, Анодос? Её глаза вмиг осветили бы эту проклятую пещеру, верно?

— Смотря кто будет эта девушка, — ответил я.

— Да какая разница! — засмеялась она. — Вот погляди–ка сюда.

Я уже было повернулся, чтобы идти дальше, но остановился и посмотрел на неё. Как неприметный, сморщенный бутон внезапно раскрывается в прелестнейший цветок, или, вернее, как блистающий луч солнца вдруг прорывается сквозь бесформенное облако и преображает землю, так, словно пробившись СКВОЗЬ невзрачный старческий облик и рассеяв его своим сверканием, передо мной предстало воплощение ослепительной красоты.