— Останься со мной, — проговорила дева, подняв ко мне изумительное лицо и неотрывно глядя мне в глаза.

Я отшатнулся. Тут снова послышалось едкое хихиканье, со всех сторон на меня опять надвинулись мрачные скалы, и я увидел перед собой уродливую старуху с хитрыми и насмешливыми зелёными глазами.

— Что ж, тебя ждёт награда, — проскрипела она. — Ты увидишь свою белую деву.

— А вот уж это не в вашей власти, — отрезал я, развернулся и зашагал прочь, а вслед мне ещё долго доносился её нескончаемый дребезжащий смех.

Глава 18

В свисте ветра свирепом беснуется море,

И, угрюмое, тяжко вздыхает от горя.

От грёз блаженных человек проснётся,

Но скорби и тоски не будет в том:

Блаженство грёз пребудет; разобьётся

Лишь зеркало, что мы считаем сном.

Не знаю, как я выдержал эту часть своих странствий. Света в подземной стране было довольно, чтобы я видел, куда идти, и мог разглядеть то, что окружает меня на несколько ярдов справа и слева; но откуда исходило это тоскливое, могильное свечение, я так и не понял. Особой надежды на то, что я вот–вот выберусь на свет, у меня не было. Признаться, я почти не думал об этом и просто шёл вперёд с тупой настойчивостью, в которой то и дело проскальзывали нотки неудержимой печали: я всё больше и больше убеждался в том, что уже никогда не увижу мраморную красавицу. Вам может показаться странным, что мои мысли так безотчётно занимала та, с которой я не успел сказать и двух слов. Но в некоторых душах любовь рождается от чужой доброты и заботы, а в других — от того, что они сами начинают о ком–то заботиться. Я радовался и гордился тем, что мои песни пробудили к жизни это необыкновенное создание, но в то же время ощущал к ней неизъяснимую нежность и даже некое собственническое чувство — ибо так гоблин Себялюбия вознаграждает ангела Любви. Добавьте к этому бессильный восторг перед её красотой и слепую уверенность в том, что внешняя красота непременно свидетельствует о красоте внутренней, и вы поймёте, почему воображение без остатка наполнило мою душу многоцветной игрой своих красок и переливов, витавших вокруг богини, чьё мраморное сияние милостиво возвышалось посреди белого зала моей собственной фантазии.

Времени я не замечал, потому что мысли мои были заняты другим. Наверное, поэтому я не чувствовал и голода; честно говоря, во время подземного путешествия, я даже не думал о том, чтобы найти чего–нибудь поесть. Долго ли оно продолжалось, я не знал. Мне нечем было измерять часы и минуты, а когда я пытался оглядываться назад, то воображение с одной стороны и здравый смысл с другой подсказывали мне столь различные суждения насчёт того, сколько прошло времени, что я окончательно сбился с толку и бросил все попытки прийти к верному выводу.

За моей спиной тропа неизменно заволакивалась серым туманом. Когда я оглядывался на прошлое, моему взору приходилось пробиваться через эту пелену, чтобы узреть былое, и образ белой девы отошёл далеко–далеко, в неведомые мне пределы. Постепенно отвесные скалы начали подступать ко мне всё ближе, пока я снова не очутился в некоем подобии неширокого каменного коридора, до стен которого можно было легко дотронуться руками. Коридор становился всё уже, и вскоре я уже пробирался по нему очень осторожно, чтобы не удариться о какой–нибудь выступ или нависший утёс. Каменный свод тоже становился ниже, так что сначала мне пришлось согнуться в три погибели, а потом опуститься на четвереньки. Мне припомнились жуткие сны моего детства, но особого страха я не испытывал, ибо был уверен, что моя дорога пролегает именно здесь и только она выведет меня из Волшебной страны, от которой я, надо признаться, порядком подустал.