Приготовления занимают рекордно малый срок. Особенно если учесть мои объяснения по поводу обморока часовых. Узкие врата отворяются, герса поднята, и одновременно с нею из-под настила с рокотом выезжает огромный пандус. Лиственница пополам с дубом, привозной лес. Язык пандуса выгибается вниз и ложится дальним концом наземь.

Я даю знак своим.

— Представляю вашему вниманию братьев Тэву и Сэрена, на коих вы можете полагаться, как на меня самого, — говорю немного погодя. — Они же позаботятся о ваших мёртвых. Предоставляю вашему милосердию некую дону Оркану, скорбную телом и духом. Нимало не верьте тому скверному, что вы, скорее всего, о них обоих услышите. Нет, не отвергайте как ложь, но поверяйте своими ощущениями.

Поскольку моё войско всю дорогу сюда глодало одну кору и варило её же, всех их решено было подкормить и упоить. Баронские погреба так богаты, что мне приходится грозить брату Тэве битьём батогами перед строем. Это если хоть один воин в строю на следующее утро не сможет держать этот строй как подобает.

Я, как и все, не сплю: если говорить правду, сплю не более часа. Между полночью и рассветом хозяйка и молодой хозяин угощают меня горькой мерзостью под названием «кофе». Кажется, моим друзьям удалось втряхнуть душу обратно по крайней мере в одну из поварих или кофишенка. От вина и пива я отказался наотрез. Не пью, когда при деле.

— Как вы думаете, дона Оркана выживет? — спрашивает хозяйка.

— Не сомневаюсь, — отвечаю. — Если, конечно, на то будет ваша воля. Это превосходная заложница. Время нынче мрачное и, скажем так, обескураживающее, так что искренне вам советую.

— А мой отец? — почти прерывает меня дон Телема.

— Хотелось бы.

Самая большая моя неправда. Не то чтобы я имел зуб против этой лужёной глотки. В смысле порвать. Напротив, я желаю ей всех благ. Если благородный дон поладит с Тэвой и Сэреном — а Тэва и Сэрен чисты от серой грязи и мрази. Если ему не замарают слух приключениями сынка в натурально мужском обществе. (Древние боги, в этих местах и скотину живьем палят, буде она осквернена скотоложеством.) Если он, подобно дону Улиссу, не усомнится в верности Богом данной супруги. (С радостью вручил бы ему повод усомниться — но никак невозможно. Совесть у меня на самом донце, однако имеется.)

Едва прояснело — и я уже в седле. Одежду мою подобрали и привели в порядок чуть ли не в первую очередь. За крупом бойкой островной лошадки вдвигается в своё гнездо мост, это чудо инженерного искусства. Троекратно лязгают ворота.

С собой я не беру никого, тем более побратима. Только так можно обеспечить порученное мне дело. Ныне — моё личное дело.

А что до меня самого — риск меня развлечёт и, будем надеяться, поставит на мне точку. Я отлично вооружён и буду напоказ держаться торной дороги.

Ха! В полумиле от замка я встретил люпуса из фабулы. Взмыленный наравне со своим серым в яблоках паршероном, в кожаном фартуке до самых подмышек, из приличной дворянину одежды — лишь праворучный меч-бастард за спиной. Чужой, кстати. оттого и перевязь сидит неловко. На рукояти, что торчит прямо за левым ухом, и одна хозяйская длань не поместится, так что никаких тебе мулине в стиле заветного друга Рулаты. И как, любопытно, дон Сейва при случае вытащит из ножен своего ублюдка?

Случай не замедлил представиться. Я выехал на середину, развернул коня и демонстративно перегородил барону дорогу.

— Серая сволочь, — он оценил мой наряд по достоинству.

— В точности как те, которых господин барон гнали от корчмы «Золотая Подкова» до самого Урочища Тяжелых Мечей. Так хорошо гнали, что упустили случай потрафить дону Рулате, — отвечаю.