— Вы готовы? — спросил Марш.

Она кивнула. Он отвернул покрывало, и фрау Тринкль встала у его плеча. Она наклонилась вперед, и в лицо следователю ударил терпкий запах мятных лепешек, духов и камфары — запах старой женщины. Она долго смотрела на труп, потом открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но лишь вздохнула. Закрыла глаза. Марш поймал ее, когда она падала.

— Это он, — произнесла женщина. — Мы не встречались десять лет, он потолстел, я никогда не видела его без очков с тех пор, как он был ребенком. Но это он.

Фрау Тринкль сидела на стуле под плакатом с изображением Линца, низко склонившись, голова между коленями. Шляпка свалилась. На лицо упали жидкие пряди седых волос. Тело Булера увезли.

Открылась дверь. Это вернулся Йегер со стаканом воды, который он насильно вложил в худую руку женщины.

— Выпейте это.

Она помедлила, потом поднесла к губам и отхлебнула.

— Я никогда не падаю в обморок, — сказала она. — Никогда.

Стоя сзади нее, Йегер скорчил рожу.

— Конечно, — поддержал сестру Булера Марш. — Мне нужно задать несколько вопросов. Вам лучше? Остановите меня, если устанете. — Он достал записную книжку. — Почему вы десять лет не виделись с братом?

— После смерти Эдит, его жены, между нами не осталось ничего общего. Во всяком случае, мы никогда не были близки. Даже в детстве. Я на восемь лет старше его.

— Его жена умерла давно?

Она задумалась.

— По-моему, в пятьдесят третьем. Зимой. У нее был рак.

— И с тех пор от него ни единой весточки? А другие братья и сестры были?

— Нет. Нас было двое. Иногда он писал. Две недели назад я получила от него письмо. Он поздравлял меня с днем рождения.

Фрау Тринкль пошарила в сумочке и достала листок почтовой бумаги хорошего качества, плотной, кремового цвета, с вытисненным сверху изображением дома в Шваненвердере. Текст тоже вытиснен каллиграфическим шрифтом, содержание сугубо официальное: «Дорогая сестра! Хайль Гитлер! Шлю поздравления по случаю дня рождения. Горячо надеюсь, что ты, как и я, в добром здравии. Йозеф». Марш сложил и вернул листок. Неудивительно, что никто его не хватился.

— Не упоминал ли он в других письмах о чем-нибудь таком, что бы его беспокоило?

— А что ему было беспокоиться? — брызгая слюной, выкрикнула она. — Во время войны Эдит получила наследство. Деньги у них были. Он жил на широкую ногу, должна вам сказать.

— Детей не было?

— Он был бесплодным, — ответила женщина будничным тоном, словно говоря о цвете волос. — Эдит так переживала. Думаю, что это ее и убило. Она в одиночестве сидела в том огромном доме — это был рак души. Она очень любила музыку, прекрасно играла на рояле. Помню, у них был «Бехштейн». А он… такой холодный, равнодушный.

— Значит, вы были о нем невысокого мнения, — пробормотал в другом конце комнаты Йегер.

— Да, не очень. Мало кому он нравился. — Она обернулась к Маршу. — Я овдовела двадцать четыре года назад. Муж был штурманом в люфтваффе. Его сбили над Францией. Я не осталась в нужде — ни в коей мере. Но пенсия… очень мала, если привыкнешь жить немного лучше. За все это время Йозеф ни разу не предложил мне помочь.

— Что у него с ногой? — снова вмешался Йегер. В его голосе чувствовалась неприязнь. Он явно решил в этом семейном конфликте встать на сторону Булера.