|
Всмотрелся в свое отражение, в миллионный раз обследовал шрам на правой щеке — десятисантиметровую полосу, спускавшуюся от скулы до нижней челюсти. Раньше он надеялся, что с годами благодаря все увеличивавшемуся количеству морщин шрам станет менее заметным, но несколько лет назад кожа начала как-то проседать, и теперь все выглядело еще ужаснее. Зеркальце, в которое смотрелся Нобуэ, было дамским, овальной формы, с белой деревянной ручкой. Из него глядело дряблое лицо пятидесятилетнего лысеющего мужчины с потухшими глазами. Нобуэ не стригся уже лет десять, и отросшие редкие волосы падали ему на лоб, напоминая то ли нити распущенного свитера, то ли паутину. Во рту, как снизу, так и сверху, отсутствовал каждый второй зуб. Те же, что остались, потемнели от алкоголя и кариеса, а десны сделались почти черными. И хотя Нобуэ смотрел на себя в зеркало каждое утро, он все равно не смог удержаться от горькой мысли: «Ну и пасть… Понятно, почему люди шарахаются. Такой шрамище да на этакой харе…» Он натянул на плечи длинное пальто, служившее ему одновременно и одеялом, когда было холодно невмоготу, и, машинально почесывая шрам, вышел на воздух.
Свет зимнего солнца просачивался между ветвей деревьев, отчего на лице Нобуэ беспорядочно заиграли тени. Он прикинул, что уже должно быть около полудня. Во второй половине дня весь этот угол накрывает тень высокого забора, отделяющего западную часть парка от шоссе. Городские власти полагали, что забор не даст подвыпившим гулякам попасть под колеса проносящихся автомобилей. Впрочем, для этого достаточно было бы обычных перил, а не шестиметровой стены. Скорее, все дело в том, что с парком Рёкюти соседствовали жилые кварталы, возведенные за счет средств железнодорожного консорциума, и тамошние жители просто не захотели ежедневно любоваться на тех, кто считал парк своим домом. — Нобуэ-сан! — раздался чей-то голос сзади. — Доброе утро! — Доброе! — не оборачиваясь, буркнул Нобуэ. Он жил в парке Рёкюти уже полтора года. Парк представлял собой широкую полосу земли, идущую по обе стороны границы между Йокогамой и Кавасаки, и служил самой большой, как выражались в народе, «жилой зоной» для бездомных. Шестиметровый забор тянулся около трех километров вдоль травянистого пространства шириной в три-четыре футбольных поля, пересеченного беговыми и велосипедными дорожками. С севера и юга парк обрамляли деревья, за которыми шли жилые кварталы. Восточную сторону парка когда-то занимали спортивные площадки, однако с прибытием сюда полчищ бездомных от них остались одни воспоминания. Стойки футбольных ворот, сетки, веревки и крепеж — все это сразу же пошло для строительства лачуг. На гребне крутого склона некогда пролегала узкая тропа со скамейками по бокам, на которых можно было сидеть и наслаждаться видами. Теперь же здесь располагались палатки надзирателей, следивших за местным сбродом. В ближайших планах Нобуэ было посещение туалета, а после — выпить чего-нибудь горячего. Так что он направился в сторону туалетных кабин, переступая по дороге через «бревна». «Бревнами» местные старожилы называли тех, кто появился в парке недавно и еще не успел обзавестись палаткой, спальным мешком или приятелем, у которого можно было переночевать. Новоприбывшим оставалось собирать старые газеты и картонные коробки и спать прямо на голой земле. Они лежали повсюду, распространяя вокруг себя запахи немытого тела и дерьма и почти не подавая признаков жизни. В парке существовал своего рода рынок, где можно было приобрести все самое необходимое для ночевки под открытым небом: картонные коробки, старые газеты или брезент, но в оплату принимались исключительно наличные деньги. Общественные туалеты так же были платными, как, впрочем, и передвижные сортиры, расставленные социальной службой. Но, несмотря на это, люди продолжали стекаться в Рёкюти. На текущий момент их численность составляла около четырех тысяч и продолжала неуклонно увеличиваться. |
