— Ей-Богу, — тихо проговорил Бекингем, — в том, что говорит его высочество, заключена большая доля истины.

Непостоянный герцог тут же переметнулся на сторону голландца. Он увидел угрозу католицизма, нависшую над Англией. Ему захотелось и тут и там добавить новые условия, которые превратили бы Англию и Голландию в союзников против французов.

— Но его высочество забывает, — сказал Арлингтон, — что страна уже завоевана.

— Здесь, в Голландии, с этим не согласны, — снова подчеркнул Вильгельм.

— Вы остановили наступление Людовика, — вступил в разговор Бекингем, — затопив свою землю. Но с наступлением зимних морозов она легко может оказаться вновь открытой для наступления.

Вильгельм твердо возразил:

— Вы не знаете нас, голландцев. Мы находимся в большой опасности, но есть способ никогда так и не увидеть свою страну побежденной — это умереть у последней плотины.

Что еще можно было сказать такому фанатику-идеалисту, каким был этот юный принц? Напрасно было говорить ему, что его идеалы являются свойством юности — и только… Вильгельм Оранский был убежден, что ему суждено спасти свою страну.

Арлингтон, Бекингем и Монмут побывали в расположении лагеря Людовика у Хезвика. Голландцу Вильгельму были представлены новые условия договора, но они были отвергнуты столь же решительно, как и прежние.

Вскоре стало известно, что штаты Бранденбург, Люнебург и Мюнстер, преисполненные желания положить конец завоеваниям католика Людовика, готовы присоединиться к Вильгельму Оранскому в его борьбе против захватчиков. Людовик, обнаружив, что война потребовала огромных расходов, но принесла небольшую выгоду, решил отступить и отвел свои армии обратно, к Парижу, а английским дипломатам ничего больше не оставалось делать, как вернуться в Англию.

Луиза была довольна.

Бекингем потерпел ужасную неудачу. Он истратил массу денег — счет за расходы, который он представил, достиг четырех тысяч семисот пятидесяти четырех фунтов и одного пенса, а не привез ничего, кроме насмешек в адрес своей страны.

Его вместе с Арлингтоном народ Англии обвинял в развязывании этой глобальной войны с голландцами.

В Англии не только Луиза решила, что пора положить конец государственной деятельности герцога.

Карл слушал обстоятельный рассказ о том, как сражался его сын у ворот Брюсселя. Рядом с ним шел капитан Джон Черчилль, и трудно было сказать, кто из этих двух молодых людей — Черчилль или Монмут — проявил большую отвагу.

— ..Пробежать можно было только по одному, — рассказывал Карлу свидетель боя. — Мы шли строем с саблями в руках на заграждение неприятеля. Был там и господин д'Артаньян со своими мушкетерами, и они проявили себя настоящими храбрецами. Господин д'Артяньян очень старался убедить герцога не рисковать жизнью и не идти во главе своих солдат по тому проходу, но милорд герцог не послушал его совета. Господин д'Артаньян был убит, но герцог вел своих людей с такой отвагой и с таким презрением к смерти, которые редко встречаются. Многие скажут вашему величеству, что никогда не видели более отважного и молниеносного боя.

Джемми вернулся домой, пройдя с отрядом в торжественном марше по улицам Лондона до Уайтхоллского дворца, а люди сотнями выходили из домов посмотреть, как он проходит.

Он стал старше, но остался таким же красивым. Лицо его пылало, отчего глаза казались более яркими и блестящими. Женщины, глядящие из окон, бросали Монмуту цветы, и на улицах раздавался крик: «Отважный Джемми возвращается домой с отрядом!»

Это было то, чего он так жаждал. Именно этого признания.